Ксерокопия Египта

– Это какой-то отвар? – принюхался Профессор и закашлялся. – Впрочем, не важно.

И Грецион Психовский залпом осушил сосуд.

Напиток оказался густым как кисель и ужасно, до-тошноты горьким. Сначала ничего не случилось, а потом эта горечь, застрявшая где-то в горле, расползлась по всему телу. В глазах потемнело, звуки начали словно бы таять, а желудок свернуло в три погибели, при этом словно бы обмотав ленточкой.

Профессор рухнул на колени. Потом его внутренний мир вылился наружу.

А потом Грецион Психовский отключился от этой версии реальности.

Среди разбросанных профессором вещей жрецов, Хотеп и Хой махали жезлами с фигурками животных, словно не обращая внимания на устроенный незваными гостями бардак.

– Уходите, вы так и не научились понимать слова! – пропищал Хотеп. – Да как у него вообще язык повернулся такое сказать!

– По-моему, исходя из закона старшинства, – подтвердил Хой. – Такое говорить имеем право только мы.

Тонкий жрец несколько раз встряхнул жезлом, словно сбивая температуру на градуснике, а потом швырнул его в сторону. Тот со звоном отрикашетил от стены.

– Теперь они не работают! – выпалил он, и слова застыли горячим и наэлектризованным облаком.

– Да поможет нам Ра…

– Нет, Хой, больше не поможет.

– Ну тогда благослови нас Птах…

– Нет, он тоже этого сделать не сможет, – Хотеп побагровел, и лицо его приобрело румянец жизни – не пролежи он несколько тысяч лет в гробнице, возможно, оно бы действительно покраснело. – И никто из богов, ни один из них. Все они умерли, если ты не забыл. Поэтому теперь мы с тобой просто…

– Просто что? – толстый жрец напрягся, приготовившись к взрыву.

Но тонкий вовремя взял себя в руки.

– Просто мальчики на побегушках, – выдохнул он и подобрал жезл, покрутив его в руке. – Какая ирония.

– Какая-то это очень нехорошая ирония…

Хотеп проигнорировал это замечание и, хрустя костями, принялся собирать разбросанные по полу вещи. В его худых руках постепенно набиралась стопка всякой жреческой всячины.

– И вообще, – Хой еще раз взмахнул жезлом – ничего, – почему тогда они остались жрецами?

– Потому что них другой бог.

– А что мешает нам стать жрецами того бога? В конце концов, верховные жрецы тут мы, и то, что пока мы были в отключке, нас заменили юнцами и девушкой, – он полил это слово ядом, – ничего не значит. По-моему, надо преподать кому-то урок.

Тонкий нерасторопно сложил вещи в древний сундук и развернулся лицом к своему коллеге. На губах пыталась плясать ухмылка – хоть жрецы сохранились хорошо, мышцы работали как-то туго, словно заржавевшие. Ухмылка плясала также неумело, как танцор со сломанными ногами и в раскаленных металлических башмаках.

– А ведь действительно, – тонкий покрутил в руках жезл. – Только вот эти штуки больше не работают…

– Они бы и не сильно помогли, – толстый попытался почесать бородку, но часть щетины осыпалась сама собой.

– Кстати, – вспомнил вдруг Хотеп. – А тебе не кажется, что этот юнец просил нас встретить гостей?

– Ну, мы же их встретили. Ты вообще к чему?

Хотеп рассмеялся – это тоже давалось не очень легко, и смех походил больше на кашель с завыванием.

– Похоже, этот мальчишка все-таки прав, – тонкий спрятал жезл и понизил голос. – Видимо, мы действительно не научились понимать слова. Гостей, Хой. Гостей. А мы привели только гостя.

Рахат чувствовал, что по ноге течет теплая кровь, но ничего не видел в темноте, через которую уже тяжело было пробиваться. Он просто бежал, чувствуя за своей спиной рычание несущейся Амат, пытаясь не свалиться.

Дыхание спирало – воздух загустел и превратился в кисель, который заливал легкие. Им не хотелось дышать – хотелось скорее выплюнуть это вязкое нечто. Воздух отдавал чем-то растительным, словно бы на нос надели пакет с заплесневелом хлебом, притом заплесневелым настолько, что зеленые грибки уже успели построить собственную империю и совершить пару государственных переворотов.

Внутри Рахата включилась программа самосохранения, и он уже перестал грезить о туристической ценности подвалов, перестал пользоваться рациональным мышлением. Сейчас главным было не оказаться кровавой кашицей в пасте Амат, которая прыгала и неслась так, как могут только модельки в компьютерных играх.

Турагент свернул в одну сторону, потом в другую, в третью, и с каждым сантиметром скорость Рахата становилась все меньше и меньше. Если нарисовать траекторию турагента на холсте, то получится какой-то очень необычный чертеж.

А вот Амат даже не думала сбавлять скорость – наоборот, эта тварь, сошедшая с религиозных страниц, подстраивалась под Рахата – то замедлялась, то ускорялась, то рычала громче, то тише.

Турагент начал задыхаться – и тварь зарычала громче.

Он прибавил шагу, точнее, бегу – Амат, видимо почуяв это, тоже ускорилась, шурша своими мощными львиными лапами.