Ксю. Потустороння история

А потом, ночью, начиная ласкать подругу, Колотушкин вспоминает меня и с неожиданной злой досадой думает, что никогда не будет держать в руках такую девушку, как я. Нет, буду, буду, буду! – возражает он сам себе в такт своим движениям, и закрывает глаза, и видит меня, и кажется ему, что я не в его воображаемом будущем, а прямо тут, перед ним и под ним. А что, если на ощупь и в темноте, то никакого отличия!

Я представляю это, но тут же представляю и другое: Колотушкина встречают жена и маленький сын. Колотушкин садится в прихожей на корточки, сын обхватывает его за шею, тычется носом в щеку, что-то шепчет, у него какой-то секрет, Колотушкин не может разобрать ни слова, но счастье горячо разливается по всему телу. Вот в этом и жизнь, и смысл ее, думает он не мыслями, а всем своим существом. И идет мыть руки, а потом ужинает, чувствуя приятную усталость.

– Как день? – спрашивает жена.

– Да ничего особенного. Дочь Кухварева допрашивал.

– Того самого?

– Ну.

– У него дочь есть? А еще кто, другие дети?

– Только она.

– Это плохо. И ему, и ей. Если что… Давай второго родим?

– Не рано?

– Наоборот, разница в возрасте небольшая будет. Будут как друзья. Отстреляемся, и все.

– Не знаю… В съемной квартире второго рожать…

– Да хоть в шалаше, если хочется.

– Ты так настроена?

– Давно уже.

– Ну, тогда…

А потом, ночью, начиная ласкать жену, Колотушкин думает, как будет трудно с двумя детьми, но в этом труде есть важная серьезность взрослой жизни, еще совсем недавно он выглядел, учитывая рост и внешность, вечным пацанчиком, и вот глава семьи, отец. И то, что у них с женой происходит, не назовешь затертым словом секс, это диалог двух тел, которые нежно, но ответственно трудятся над созданием будущего. Хочешь ребенка? – спрашивает одно тело. Да, да, да, отвечает второе. И им хорошо, хоть и немного страшно.

Такая вот разнообразица лезла в мою голову, а Колотушкин все спрашивал и спрашивал, а Аня Емчик все отвечала и отвечала…

В машине она, страшно раздраженная, сказала:

– Убивала бы таких нудных! Дурак этот мальчик, не понимает, что упускает время. Ему двигаться надо и продвигаться, а с этой ерундой он никуда не продвинется. Побегушечник типичный, лузер, блин! Есть хочешь?

– Да.

– Давай наградим себя, тут есть приличный ресторанчик.

Мы поехали в приличный ресторанчик.

Там было совсем пусто, мы выбрали столик в дальнем углу. Подошел метрдотель с внешностью красавца-актера из сериала для старушек. Он и сам уже в предстарческом возрасте. В синем пиджаке клубного типа с вышитым на кармашке логотипом ресторана, в черных брюках и сверкающих туфлях. Он поблагодарил нас за то, что мы выбрали их заведение, сказал, что сейчас нас обслужат, и спросил, не хотим ли мы прямо сейчас кофе или вина.

Мы обе попросили кофе.

Метрдотель поклонился и пошел от нас.

– Придурок, – сказала Аня Емчик.

– Да, – согласилась я, оглянувшись на метрдотеля, который шел, слегка раскачиваясь, поводя плечами и бедрами, будто собирался пригласить кого-то на танец и уже предварительно этот танец начал.

– Да нет, – сказала Аня Емчик, – этот ничего, он в своем жанре. Между прочим, его дорогущие туфли, пинжак и штанцы мы оплатим, они считай что в меню включены, только невидимо. Таковы законы бизнеса – плати за имидж и марку. Но ведь приятно, когда тебе такой экземпляр кланяется?

– Да.

– Я не про него, про Колотушкина. Ладно, шут с ним, не за столом. Что бы нам скушать…

Мы ели рыбу сибас, салат, на десерт ягодное суфле, это был заказ Ани Емчик, я его повторила – не люблю выбирать и почти равнодушна к еде. Да еще подумала о том, что папу в тюрьме кормят, наверное, всякой дрянью, и аппетит совсем пропал. Спросила Аню Емчик…

Почему я так ее называю, не по имени, а – Аня Емчик? Не знаю. Нравится это сочетание: Аня Емчик. Оно вызывает улыбку, а я хочу улыбаться.

Так вот, я спросила Аню Емчик, когда мне разрешат увидеться с отцом.

– А разве не разрешают? Ирина с ним виделась.

– Когда?

– Ты не знала? – удивилась Аня Емчик. – Значит, я слила информацию. Не выдавай меня, ладно?

– Она с ним виделась, а мне не сказала?

– Может, не хочет расстраивать.

Потом я узнала: папа сам попросил маму не говорить об этой встрече. Потому что с ней он видеться уже мог, а со мной был не готов.

– Он в раздерганном состоянии, – сказала мама, когда я сама ее спросила. – Даже плакал. Боялся, что и при тебе не удержится.

– Папа плакал?

– Ну, не то чтобы слезы лил, но… Тяжелое зрелище.