Ксю. Потустороння история

– Кто тащит? – очнулся Суров, который, поев, не протрезвел, а наоборот, стал совсем пьяным, начал задремывать, кренясь головой к тарелке.

– Неважно. Никто. Поток тащит. А он каждые сто метров празднует, что стал ближе к этой пропасти.

– Дни рождения имеешь в виду? – спросил Алик.

– Ну да.

– А я свой никогда не отмечаю.

– Потому что никто не придет, – сказала Люся.

Бояринова-мать, как человек, привыкший добиваться намеченной цели любым путем, даже если разонравились и цель, и путь, поставила вопрос прямо:

– Оля, если без теорий, по-честному, нам уйти, что ли?

– Да конечно, давно пора, – сказала Оля. – А еще лучше было бы – не приходить. И я это каждый раз говорю, а если не говорю, то намекаю всячески, а вы приходите и приходите. Я всех имею в виду.

– И меня тоже? – спросила Наташа.

– И тебя. Рада видеть, но не сегодня.

– Ясно! Спасибо! Паша, пойдем! За столом и стульями, за посудой потом приедем.

О столе, стульях и посуде было сказано для того, чтобы Оля вспомнила о трудах и стараниях дочери, чтобы ей стыдно стало. Но Оля лишь улыбнулась. Она всегда знала, как знаю теперь и я, что в любой ссоре обиженным быть выгодней, а часто и приятней, чем обижающим.

Наташа и Паша ушли, следом убрались и Бояриновы. Вылезали из-за стола и шли к двери молча, но в двери Бояринова-мать остановилась, повернулась и сказала:

– Ладно, Оль, будет как ты хочешь. Не только на дни рождения не придем, но и вообще тебя утомлять не будем. Да, Игорь? Всем до свидания!

Хлопнула дверь.

– Ну, Олечка… – начал было Антоша, но Олю аж передернуло.

– Хватит! Имейте совесть, уйдите, а? Ксю, пойдем покурим. Ребята, правда, сочтите за приступ, за что хотите, но давайте я вернусь, а вас уже никого не будет, хорошо?

Она вышла на балкон, я – с ней.

Что было в комнате, мы не видели, окно было задернуто шторой.

– А кто такой Камкин? – спросила я.

– Неважно.

Оля и потом не рассказала мне о нем. Обо всех рассказала, и довольно подробно, о Камкине же только то, что он уникальный человек, который появляется тогда, когда он нужен. Деньгами помочь не в силах, но всегда готов похлопотать по чужим делам, побегать по инстанциям, добиться решения житейской проблемы другого человека. А сам неустроенный и практически нищий, но всегда бодрый, неунывающий, одним этим поддерживает окружающих.

– Прямо святой какой-то, – сказала я.

– Скорее юродивый. Он ведь тоже в психушке побывал. А ведь самый нормальный из всех, кого я знаю.

– А почему на день рождения не пришел? Не нужен был?

– Без него все уладилось. Знаешь, что в нем самое необычное? Я много раз замечала – он куда-то входит, где компания или… Где кто-то уже есть, что-то говорят, а люди как говорят? – соревнуются, кто умней. А он входит, и всем сразу как-то совестно. И они уже не кажутся себе такими умными. У меня был знакомый писатель местный, сейчас уже не местный, в Москву уехал, он любил рассказы свои вслух читать. И вот пришел, у меня компания сидит, это когда муж в тюрьме был, человек пять, выпиваем, он говорит: хотите, новый рассказ прочитаю? Люди вежливые согласились. Некоторым нравилось.

– Тебе нет?

– Не очень. Может, неплохие рассказы, но у нас с ним история была довольно неприятная, я после этого не могла к нему объективно относиться.

– Домогался?

– Да, но из самолюбия. Чтобы себе доказать, что может.

– Смог?

– Кое-как. В общем, начал он читать. Сам читает, и сам посмеивается. И другие смеются, веселый рассказ был. И тут приходит Камкин.

– Как его зовут?

– Витя, как и мужа моего бывшего. Приходит Витя, тихий такой, в уголок садится, чтобы не мешать, я ему глазами на чайник, на вино показываю, он рукой машет: нет, потом, не надо. И слушает. По-доброму слушает. Но писатель этот как-то сразу увял, до этого читал с удовольствием, а тут, вижу, настрой у него сразу пропал, он сдулся, читать начал скороговоркой, и никто уже не смеялся. Суров этому даже название придумал – эффект Камкина. И ведь я его уже год не видела, а то и полтора. И не звонил. Может, даже умер.

– Если умер, будешь жалеть?

– Ксю, мне и себя-то не жаль. Посмотри, ушли?

Я заглянула в комнату:

– Ушли.

– Убираться теперь. Ненавижу.

– Я уберу.

– Спасибо.

7.

После этого было несколько спокойных или, как выражались в старину, безмятежных дней. Оля рассказывала мне обо всех, кто был на дне рождения, заодно вспомнила многое из прежней жизни, я слушала и завидовала. Особенно понравилась история о том, как Суров поспорил с кем-то о каких-то стихах какого-то поэта и до того раскипятился, что дал оппоненту в морду. Или тот ему дал, неважно, главное – из-за стихов! Кто сейчас даст в морду из-за стихов?

А может, я и не права, читала ведь, будучи живой, как подрались две поклонницы из-за двух рэперов, а рэп тоже отчасти стихи.

Вдруг позвонил Аркадий, о котором я уже забыла. Позвонил в субботу утром. Сказал:

– Привет, Москва, извини, в прошлую субботу не мог. Вечером заеду, будь готова.

– Не уверена, что я хочу.

– Мы же договорились!

– Разве?

Мне стало смешно. Да и проветриться не мешает, хватит сидеть дома, надо посмотреть на их любимую Волгу, не городскую, а вольную, где нет многоэтажных домов и машин.