Кто я?

Обвинение в трусости – удар ниже пояса. Путь назад был отрезан, льдина неотвратимо двигалась к противоположному берегу.

Смех и шутки, шум и гам стихли вмиг, когда шесты не достали дна, – это мы вошли в летнее русло Лягушки. Я испытал чувство настоящего страха, сердце захолонуло; темная холодная вода шла могучим потоком, местами закручиваясь в водоворотах, легко поворачивала наше «судно», ставшее вдруг таким беззащитным, ненадежным, а главное практически неуправляемым. Завизжали девчонки. Посерьезневшие патцаны пытались грести шестами как веслами. Подается она хоть маленько или нет? Что делать? Нам не справиться с таким сильным течением.

– Что толку грести?! Все равно несет в озеро!

–Гребем, братва, гребем; она идет помаленьку!

–Шесты не сломайте!

– Дураки, говорили вам плыть к берегу; вот че теперь делать?

Ледяной корабль наш вышел из повиновения, влекомый сильным потоком, он ходко шел к озеру; в то же время к противоположному берегу, не смотря на все наши усилия, подавался очень медленно. Разгоряченные лица, мокрые лбы, округлившиеся глаза. – «Ну, ребя, сегодня наплаваемся до сыта! Хоть бы к ночи домой попасть!» – И снова смех,не смотря на всю серьезность положения, натянутый, напряженный. В это время льдина плавно крутанулась вокруг своей оси и шесты достали дна. Ликующие дикарские вопли сотрясли весенний воздух. Нам повезло, что Лягушка наша – узкая протока Кулунды, в летнюю пору, всего лишь ручей, метров 10-15 шириной.

На Вершине попрыгали немного на радостях, побегали по свежей, едва пробившейся травке. Добыли свиных корешков, мыли в талой воде ближайшей лужи, ели. А как же, в любом нашем деле, в любой авантюре должен же быть практический смысл. Вспомнилось как взвыл прошлым летом, нечаянно наступив босой ногой на колючие листья этого растеньица, посмеялись. Появился и кандык, извечное наше весеннее лакомство. Мы не были голодны, но поедание этих растений весной было традицией, где то на уровне инстинктов. А скоро уже появится полевой лук, и слезун, и щавель, и пУчки, а там и ягоды, грибы. Скоро уже ехать на великах в Печатнов бор. Будут пирожки с луком и яйцами, и сладкие со щавелем. Скоро лето.

Однако пора подумать и об обратной дороге, делать на Вершине нам было нечего. Наша льдина для этого не годится, хоть и посадили мы ее надежно на мель на всякий пожарный случай. Следует учесть снос по течению, это метров триста а то и больше. И тогда неизбежное плавание в водах, широко разлившегося озера. Надо искать другую. Братья Лунины ушли вверх чуть ли не в Кажабек в поисках подходящей. Следом потянулись берегом и остальные, похожие на дикое племя доисторических времен, бредущее берегом океана. Хорошая льдина нашлась неожиданно скоро, и переправа оказалась не такой опасной. В районе летнего брода, возле Песочка оказалось и не так глубоко, шесты везде доставали до дна. Видно Ангелы хранители крепко берегли нас, но и учить не уставали.

«Несчастье» случилось, как всегда нежданно негаданно – не дойдя до родного берега метров тридцать, льдина наша мертво села на мель. Сдвинуть ее с места не было ни какой возможности . Брести до берега по пояс в ледяной воде нам тоже не улыбалось, а потому куковали на своем корабле посреди половодья, не зная что предпринять. Пригревало полуденное солнышко, весенний ветер обдувал потные лбы, щебетали воробьишки; высоко в небе, не видимый глазу, заливался жаворонок. Деревенский люд, не желая терять драгоценного весеннего времени, копошился на подворьях и огородах. А мы сидели у всех на виду посреди половодья, и не знали что делать – то ли петь, то ли материться.

Была тут еще одна тонкость: кататься на льдинах родители запрещали нам строго настрого, и вырисовывалась уже конкретная взбучка. В довершение всех бед вспомнил я кстати, что в двенадцать сорок у меня урок в музыкальной школе. По моим прикидкам время и было теперь двенадцать, двенадцать тридцать. Так что собственно можно было уже и не беспокоиться, а у меня итак пропущено предыдущее занятие. Дела, блин! Что я скажу Даниил Кирилычу?!

В музыкалке я к тому времени отучился около трех лет, талантом не блистал. Слух у меня плохой, не развитый; отдельную ноту, взятую на рояле, я еще с трудом мог узнать, но подобрать мелодию, даже простенькую – нет, это выходило за пределы моих возможностей. Может быть комплексовал, может быть плохо учили педагоги, может быть и научили бы со временем – не знаю. Но учеба в музыкальной школе стала для меня к тому времени уже тягостной обузой. Скоро лето, каникулы, друзья будут беззаботно отдыхать; а тут таскайся три раза в неделю в музыкалку, да еще домашние задания. Одним словом, внутренне я готов был бросить эту музыку сей час же, сегодня.… Хотя саму игру на баяне, само звучание инструмента любил, и люблю до сих пор.