Кто хоронит мертвецов

— Впереди ржали лошади, кричали мужчины, плакали дети, а женщины молили Бога о спасении. Я поскакал дальше. Монастырь был древним, его окружала высокая стена из песчаника. Но французы оставили ворота открытыми. И я мог заехать внутрь. Я почти заехал. Но в последний момент свернул в рощу у дороги. Спрятался там и наблюдал, как убийцы истребляли вся и всех в этом монастыре. Женщин. Детей. Младенцев в колыбелях. Скотину. Птицу. Собак. Всех подчистую.

— А если бы ты заехал в монастырь? Думаешь, ты смог бы что-нибудь сделать? Да тебя мигом убили бы.

— Да. Но мне казалось, что самым правильным будет умереть вместе с ними. Я хотел умереть вместе с ними.

— О Боже, Себастьян… нет…

Он покачал головой.

— Тогда меня удержала мысль, что лишь оставшись в живых, я смогу отомстить за погибших. Я планировал начать с Синклера Олифанта, но когда добрался до штаба, его там уже не было — отозвали в Англию после смерти его брата. И я занялся французами. Вернулся в монастырь и следил за их отрядом, пока они не оказались в уязвимом положении. Тогда я навел на них испанских партизан. Испанцы знали, что эти солдаты натворили в Санта-Ирии. Их смерть была нелегкой и небыстрой.

— А капитан? — спросила Геро срывающимся голосом.

— Я собирался и его отдать партизанам. Но когда снова увидел, то сорвался и не смог остановиться. Я… забил его до смерти. — Себастьян заметил свои кулаки и заставил себя разжать пальцы. — Конечно, он заслуживал смерти. Но то, что я сделал, было тем же убийством. А когда все закончилось, легче мне не стало. По правде, смерть капитана и его людей точно так же на моей совести, как и смерть невинных жертв Санта-Ирии.

— Это была война.

— Вот уж нет. Это была месть. Погибшие женщины и дети заслуживают справедливости. Но в убийстве настоящей справедливости нет.

Себастьян не пропустил ни грустной улыбки Геро, ни слабого покачивания головой. Для нее граница между правильным и неправильным проходила не там же, где для него. В этом они отличались друг от друга. В этом она оставалась дочерью своего отца.

Он коснулся ее лица, провел кончиками пальцев по щеке.

— Я считаю, что принявшие жестокую смерть от чужих рук заслуживают справедливости. Мы перед ними в долгу. Проблема в том, что, преследуя беспощадных мужчин — и женщин, — я рискую подвергнуть тебя опасности. Тебя и Саймона.

Потом Себастьян рассказал все, что узнал от Нокса, об угрозе, которую могла представлять Присса Маллиган. И попросил:

— Обещаешь, что будешь осторожной?

Геро взяла его руку и поцеловала в ладонь.

— Я знала, чем ты занимаешься, когда шла за тебя замуж, Девлин. Это часть того, кто ты есть… часть того, что я в тебе люблю. Не стану притворяться, будто не боюсь, что с тобой может случиться что-то плохое, — еще как боюсь. Точно так же меня пугает, когда у Саймона лихорадка или колики. Но я не позволю моим страхам мною управлять. — Она криво улыбнулась. — Касательно нас с Саймоном… мы с ним постоянно окружены небольшой армией слуг. Вряд ли мы уязвимы.

Себастьян хотел сказать, что уязвим каждый.

Но предпочел не озвучивать свои страхи.

Глава 30

Пятница, 26 марта

На следующее утро Себастьян первым делом направился к лондонскому Тауэру в хирургический кабинет Пола Гибсона.

Том с лошадьми остался у фонтана возле древней крепостной стены, а Себастьян ввернулся в узкий темный проход, который привел его на запущенный двор позади каменного дома ирландца. Только на этот раз вместо гортанного тенора Гибсона, выводящего застольную песню, из флигеля доносился нежный голос француженки:

— Madame a sa tour monte, mironton, mironton, mirontaine…[39]

Подойдя к открытой двери, Себастьян увидел Алекси Соваж, склонившуюся над каменной плитой, на которой лежало обнаженное вскрытое тело Дугласа Стерлинга. В кожаном фартуке поверх скромного платья, с окровавленным скальпелем в руке докторесса тихонько напевала:

— Madame a sa tour monte si haut qu’elle peut…[40]

— Что вы здесь делаете? — спросил Себастьян.

Даже зная, что она училась на врача в Италии и производить вскрытие ей не впервой, он почувствовал замешательство, застав женщину за мужской работой.

Алекси обернулась. Огненно-рыжие волосы упали ей на глаза, и она отодвинула прядь согнутым запястьем.

— А на что это похоже?

— Где Гибсон?

Она со стуком положила скальпель. Карие глаза этой привлекательной женщины с бледной нежной кожей и прямым носом потемнели от застарелой ненависти. И хотя у Себастьяна была веская причина, чтобы убить ее возлюбленного, он не сомневался, что прощения от нее никогда не дождется.

— Гибсон… — Она замялась, а потом закончила фразу: — Сегодня он не в форме.

— В каком смысле?

— В том смысле, что ваш друг — пожиратель опиума. Не знаю, каким образом до моего приезда он умудрялся выполнять свои обязанности, сохраняя хотя бы видимость нормальности. Но вряд ли ему удастся и дальше продолжать в том же духе.

Себастьян всмотрелся в ее сердитое лицо.