Однажды Вирджил и сам переступил порог, будучи озлобленным на весь свет, несчастным, измученным телом и душой. Далеко не сразу он смог найти покой в монастырских стенах, в узкой светлой келье, которую отвел ему отец Иоахим. Далеко не сразу научился находить утешение в словах проповеди и молитвах, а также честном труде, который ему, когда-то мечтавшему выбиться в бандитские главари, казался стыдным. Игроку, вору и кутиле скрести кастрюли и копать грядки?! Несчетное число раз он отправлялся вечером в постель с твердым намерением уйти наутро. И все-таки оставался, остановленный ласковым словом или внезапным поручением. День проходил за днем, и однажды Вирджил, подметая церковный дворик после утренней службы, вдруг замер с метлой в руках. Стояла осень, сырой прозрачный воздух полнился запахом яблок, таким густым, что хоть режь его ножом и подавай братии на стол. Солнце пропускало лучи между ветками монастырского сада, и влажные после ночного дождя дорожки стали пятнистыми, как шкура дикого кота. Вирджил увидел, как с яблони сорвался желтый лист, слетел, кружась, в лужу и поплыл, как маленький золотой кораблик. Он долго смотрел, как ветер гоняет лист по воде, как будто это было невесть какое представление, и вдруг понял, что внутри впервые за долгое время ничего не болит.
Потом он зачастую различал в толпе во время службы чье-то хмурое лицо и сердцем чувствовал родственную душу, заплутавшую и продрогшую под ливнями невзгод, чужих злодейств и собственных ошибок. Такие прихожане приходили в храм, потому что больше было некуда идти. Таким был сам Вирджил. И он знал, что все еще не обрел прощения, а груз вины до сих пор давил на плечи, просто с верой его было легче тащить. Но в храме ноша казалась посильной. И даже заглядывать в темноту собственной души было не так страшно. Поэтому Вирджил пытался протестовать, когда старейшина Иоахим решил отправить его из монастыря с поручением. Казалось, что все звери в его сердце, которые только-только задремали, проснутся и разорвут его в клочья, стоит выйти за ворота храма в полный соблазнов мир. Однако старейшина Иоахим не принял отказа. Старейшина, как обычно, был прозорливее, хотя даже он вряд ли представлял, куда жизнь забросит его подопечного… и как трудно этому подопечному придется.
Задумавшись о своем, Вирджил пропустил начало службы. Тем более что ни проповеди, ни хоровые молитвы тут были не в чести. Просто откуда-то из-за стенки раздался негромкий ритмичный стук барабанчика, и три высокие служительницы в голубых балахонах вынесли в зал дымящиеся чаши и понесли их сквозь толпу. Толпа радостно загудела.
— Первый глоток — гостям и дорогим друзьям, — жрица остановилась перед Вирджилом и протянула чашу, от которой остро тянуло пряностями. — Выпейте вина Гештианны, чтобы порадовать богиню и согреть сердце.
Вирджил сглотнул. Он не назвал бы эту девицу в голубом красавицей — смугловата на его вкус, чересчур высока, да еще и глаза раскосые, как у полуорка. Но при взгляде на ее пухлые губы, на струящиеся по шее черные локоны, на ложбинку между грудей, которую не скрывало просторное одеяние, в Вирджиле просыпались старые, темные чувства, от которых он старательно избавлялся в монастырских стенах.
— Отведай же, странник, — на пухлых губах жрицы играла вежливая улыбка, и Вирджилу хотелось впиться в этот яркий рот, дернуть голубые тряпки, чтобы они треснули снизу доверху, и…
Чаша была у самого его лица. Краем глаза Вирджил заметил, как из рук другой жрицы пьет Виктория Уоррингтон, наклонил голову и сделал глоток. И свет погас.
Он стоял в кромешной темноте, не пропускающей ни огонечка, но каким-то чудом легко различил собственные руки, когда поднял их перед лицом. Темнота не была молчаливой — до Вирджила доносились шепоты, невнятные восклицания, кажется, чей-то тихий смех.
— Эй? — неуверенно позвал он. — Мадам? Джейна? Гар?.. Лю-ди!
Никто не ответил. Мрак вокруг дышал, всхлипывал, шептал разными голосами. Вирджил выставил руки перед собой и осторожно пошел вперед. Про себя он проклинал идею прийти на службу в честь древней богини — нашли развлечение! Выбраться бы теперь… Он надеялся, что хотя бы не ошибся с направлением и где-то впереди была дверь.
— Если праведный ведет тебя во тьму — иди, ибо ему ведомы тропы, — пробормотал он под нос отрывок из проповеди святого Элоизия, одного из учеников и первых последователей Насредина. Конечно, наставления святого нельзя было понимать буквально. Да и не праведники вели сейчас Вирджила. Жрицам Гештианны больше подходила следующая часть проповеди, про грешников и свет, который оборачивается болотными огнями.
Что-то невидимое коснулось ладони, Вирджил ощутил живое тепло и подался навстречу.
— Эй!
Впереди хихикнули, прикосновение оборвалось, прошуршали и затихли быстрые шаги. Вирджил снова побрел сквозь шепоты и смех, и вдруг на его запястье сомкнулись чьи-то пальцы. Он поспешно схватил невидимку второй рукой и вдруг увидел Викторию Уоррингтон.