Кто служил в армии, в цирке не смеётся

— Нет, погодите, Георгий Константинович. Не надо уходить в сторону. — Мусиенко нервным движением открыл полевую сумку и выложил перед начальником станции несколько отпечатанных листов. — Вот выписка из приказа опергруппы о погрузки. Вот приказ по целинному батальону о сегодняшней погрузке. Вот расчёт платформ на мою роту.

Железнодорожное начальство одним взглядом глянуло в бумажки и нажало на кнопку селектора:

— Татьяна Владимировна, принесите сюда пожалуйста заявку военных на погрузку, наши заявки и наш график погрузки целинных частей.

Полторы минуты, в течение которых Татьяна Владимировна собирала означенные бумажки, прошли в молчаливом разглядывании друг друга.

— Товарищ майор, теперь посмотрите вот эти документы. Вот заявка вашей опергруппы месячной давности: 867 платформ, 32 крытых, товарных вагона, и 34 плацкартных вагона под личный состав. Вот моя заявка на точно такое же количество подвижного состава. Вот ваш график погрузки, который спустила нам ваша опергруппа. Вот мой график, точно повторяющий ваш. Найдите здесь себя. Вот мой доклад своему начальству. Смотрите внимательно: сколько вы заказывали платформ, столько нам и подали и столько же отправили. Так что извините. Все вопросы не ко мне. — Железнодорожный начальник торжествующе развёл руками.

Мусиенко растерялся, да и нам стало понятно, что ошибка по количеству платформ произошла по вине опергруппы. Неправильно посчитали. И на нашем месте могла быть любая целинная рота, которая по графику грузилась последней. Но последними оказались мы. Но самое хреновое было в том, что опергруппа, которая решала все такие вопросы, была уже в пути и на колёсах. Штаб батальона тоже в пути. Даже не понятно, как сними связаться и доложить о случившимся. И что мог сделать обычный армейский майор, застрявший со своей ротой в провинциальной дыре? Продуктов осталось на четыре дня и кто нам поставит всё это непонятно.

Всё это он и выложил начальнику станции, но тот только сочувственно развёл руками:

— Конечно, я прямо сейчас доложу своему начальству об этом. Но в точности знаю, что сейчас никаких свободных платформ в радиусе сто пятьдесят километров нет. И самое минимальное время поставки платформ, если сразу все включатся в решение вашего вопроса, ну дней семь-десять точно займёт. Такова практика. А ведь помимо платформ нужно будет для вас выбивать окна в движении… И масса других вопросов и согласований.

Видя, что его слова чуть ли не добивают нашего командира роты, он щадяще предложил:

— Давайте сделаем следующим образом. Я сейчас докладываю своему начальству. Вы своему…, а так в семнадцать сорок пять звоните вот по этому номеру телефона. И я, может быть, что-нибудь и скажу вам…

Мы вышли из здания вокзала удручённые и поникшие, забрели в ближайшую то ли столовую для рабочих, то ли третьеразрядную забегаловку и, взяв по две кружки пива, сели совещаться.

Пока мы шли к забегаловке, пока брали пиво, у Мусиенко появилось решение этого вопроса.

— Парни, вот тут нас шесть человек. — Ротный обвёл всех пальцем, — Приказываю, никому в роте не говорить о том дерьмовом положении, в котором мы оказались. Сейчас придём и доведём, что платформы будут завтра к вечеру. Мне нужна будет хотя бы первичная информация, что скажет железнодорожное начальство. Это первое. Второе: никуда я звонить не буду. Пока наше начальство раскачается, пока всё сдвинется с места — белые мухи полетят. Поэтому пойдём другим путём.

Командир роты в упор посмотрел на Золотарёва, который нервно задёргался под требовательным взглядом командира:

— Саша, чёрт меня побери, ты в конце концов сын министра путей сообщения или нет?

То, что старший лейтенант Золотарёв, полковая кличка — «Слон», был сыном министра путей сообщения знали все. Но Сашка никогда не кичился и не козырял этим. Был простым, нормальным офицером. Открытым парнем, шубутным, любителем розыгрышей. Если бы никто не знал об этой строчке его биографии, в жизни никто бы не подумал, что он мог относится к звёздной молодёжи. В полку у нас были два лейтенанта — сынки московских генералов. Оба женаты на таких же девочках из высших кругов. Вот они как раз открыто демонстрировали свою причастность к золотой молодёжи. Эти две пары и два лейтенанта общались только друг с другом. Друзей в гарнизоне у них не было, оттого что они сами не подпускали к себе сослуживцев. У них были только служебные отношения с окружающими офицерами. А Сашка Золотарёв щедрая, открытая душа имел в друзьях практически всех офицеров и прапорщиков полка. Такой же рубаха-парень он был и в училище, учился на тройки и был постоянным залётчиком. А по сложившейся практике таких троечников и нарушителей дисциплины отправляли в ЗабВо и ДальВо, а отличников в ГСВГ. Вот на одной пьянке мы и спросили Золотарёва:

— Слон, если ты в училище был залётчиком, учился на тройки — То, как ты попал служить в Германию, а не в Забайкальский военный округ или ещё куда подальше?

Золотарёв рассмеялся: