Кто служил в армии, в цирке не смеётся

— Пусть идёт на гражданку. Если три года в училище ничего взрослого в голову не вложили, то за месяц-другой тоже не сумею ему ничего вложить. Чёрт с ним — пусть его жизнь сама поколотит и поучит…, — примерно такие размышления всё чаще и чаще приходили в голову в ожидании данного вопроса. Так бы сейчас и поступил. Но Груза опять всё испортил: зашёл в канцелярию без стука, не спросив разрешения, не доложившись и сразу же плюхнувшись на стул. И так просто, как будто я ему должен. И чуть ли не похлопывая меня панибратски по плечу, задал этот вопрос.

Поборов мгновенную вспышку гнева, я также вальяжно откинулся на спинку стула и, сладко потянувшись, проникновенно начал говорить.

— Дурак ты, товарищ сержант. Три года для тебя в армии прошли зря. Ничего ты не понял, а дураков надо учить. Вот, Груза, даю тебе честное офицерское слово, ещё минуту назад хотел тебя уволить. А сейчас не хочу. Если бы ты сейчас, как нормальный военнослужащий, постучался в дверь к своему командиру батареи. Услышал бы из-за двери ответ — «Да, зайдите». Зашёл бы и отрапортовал — Товарищ капитан, сержант Груза. Разрешите обратиться! И задал бы свой вопрос.

Я бы встал из-за стола и таким мягким, отеческим тоном ответил — Ну что ж, молодец сержант. Заслужил. Иди в строевую часть и оформляйся, майору Логинову я сейчас позвоню. Вот и всё.

А ты как поступил? Ввалился в канцелярию как молодой салага, ввалился, как к себе домой, шлёпнулся на стул и с вызовом задал вопрос. Ты что, сержант, меня до своего уровня опустил? Или мы с тобой водку жрали вместе? — Я сделал паузу, а потом поднялся из-за стола и рявкнул металлическим голосом, — А ну пошёл вон отсюда…

Сержанта как ветром сдуло. Рассмеявшись над мгновенной реакцией подчинённого, я не спеша достал из стола «Дневник индивидуальной работы с личным составом» и стал там быстро писать.

В дверь вежливо постучались.

— Да…, заходите…

Дверь открылась и в канцелярию строевым шагом шагнул сержант Груза. Приложил руку к головному убору и обратился ко мне.

— Товарищ капитан, разрешите обратится.

Я, в свою очередь, внушительно поднялся и барственно-отеческим тоном пророкотал:

— Товарищ сержант, я занят. Зайдите через пять минут.

— Есть! — Сержант снова козырнул, чётко повернулся и, печатая шаг, вышел.

— Хм…, прижало. Ну, ладно, ты у меня сержант ещё попляшешь, — когда через пять минут, присмиревший и в жопу дисциплинированный сержант, вежливо присел на краешек стула, я был готов к жёсткой беседе.

— Товарищ сержант, я готов ответить на ваш вопрос. Да, обещал вас уволить, если мы сдадим на целину машины. Что ж, это условие вами было выполнено. Но вот другой момент, другое условие, которое мы не обговаривали, но оно подразумевалось — вами провалено.

— Это какое, товарищ капитан…? — В недоумении протянул сержант.

— А вот такое… Соблюдение воинской дисциплины, — я сделал трагическую паузу и значительно потянув её, на сколько это возможно, продолжил, — Берём карточку учёта замечаний и поощрений. Поощрений ноль, дисциплинарных взысканий семь. Два замечания, пять выговоров. Справедливости надо сказать, сейчас вам запишу благодарность «За умелое обслуживание и сдачу автомобильной техники на целину». Если мы заглянем в «Дневник индивидуальных бесед…», то с вами, товарищ Груза, я провёл шестнадцать бесед после допущенных вами разных нарушений воинской дисциплины. По времени эти шестнадцать бесед вылились в двадцать часов пятьдесят четыре минуты. Не надо вытягивать в удивлении лицо. Вот время начала беседы, а вот время окончания и твои подписи после каждой беседы. Это к тому рассказываю, чтобы потом никто не сказал, что эти взыскания наложены мною вам сгоряча. Это во-первых.

Во-вторых: чтоб вы знали. Военнослужащий, получивший десять взысканий, автоматически представляется на беседу в прокуратуру, где после беседы с таким нарушителем воинской дисциплины ему выносится прокурорское предупреждение — первое и последнее. Второго не бывает — как правило, потом дисбат. На, сержант, распишись, что ты предупреждён о вынесении возможного прокурорского предупреждения. Чтоб всё было по-честному.

И последнее. Я вас уволю, но через две недели и при следующем условии. Зажимайся как хочешь, но в течение двух недель не совершаешь нарушения воинской дисциплины и различные проступки. Или ты принимаешь моё условие и при соблюдении договорённости через две недели увольняешься, либо…

— Принимаю, товарищ капитан, принимаю… — торопливо прервал меня Груза.

— Нехорошо, товарищ сержант, прерывать своего командира. Ну, если принимаешь, тогда чтобы всё было честно и не было потом кривотолков с твоей стороны — прочитай мне в слух и подпишись вот здесь.

Груза взял в руки «Дневник индивидуальной работы» и громко, как клятву прочитал.

— Я, сержант Груза Андрей Владимирович, обязуюсь с настоящего момента, а именно с 16 по 29 июня 1990 года не нарушать воинскую дисциплину. Если же я нарушу это условие, то командир противотанковой батареи имеет право задержать моё увольнение из Вооружённых Сил на неопределённое время — в чём и подписываюсь.