Кто служил в армии, в цирке не смеётся

— Обещаю, товарищ капитан, — ещё раз сказал сержант и не дрогнувшей рукой подписался.

… Груза зажался и последующая неделя прошла спокойно. Сержант был просто образцом дисциплины — «Есть…, Так точно…, Разрешите выполнять…, Понял…» так и сыпались с мигом повзрослевшего лица. Поэтому, выписывая сержанту увольнительную на воскресенье, у меня ничего не дрогнуло в душе.

Понедельник был командирским днём, но на подъём я не пошёл, так как с самого раннего утра выполнял поставленную задачу и в семь утра открыл дверь командирского кабинета, чтобы доложить об выполнении.

— Заходи, Цеханович. Ты как раз кстати. Выполнил? Ну и хорошо… Ты своего Грузу видел? Нет! Жалко… жалко. Мне тут замполит кое-что рассказал о твоём подчинённом. Он вчера на машине проезжал по РТИ и случайно увидел там твоего сержанта. Говорит, чуть из машины не выпал… и так был шокирован, что и не помнит, как доехал до городка. Ты его увольнять, когда собираешься?

— До вашего разговора собирался через неделю уволить. Он, что пьяный был?

— Лучше если бы он пьяный был… Ты сейчас идёшь в казарму и каком он был виде в городе, таким и представляешь его на полковой развод. Посмотрим всем полком на это чучело.

В казарме меня встретили смешки и любопытные взгляды солдат.

— Сержанта Груза ко мне в канцелярию вызови, — отдал распоряжение дневальному.

Через две минуты, вежливо постучавшись, в канцелярии возник сержант, доложился и застыл под моим внимательным командирским взглядом. Сержант как всегда блистал свежей молодостью, форма была тщательно отглажена и белела белоснежным подворотничком. Подтянутый и стройный прямо излучал из себя слова песни — «Всё хорошо…, прекрасная маркиза… Всё хорошо…, всё хорошоооо».

— А чего ты голову побрил? Ты ж на дембель собрался…

Вот тут-то и появилась брешь в безупречном облике подчинённого, Груза сразу замялся, что то виновато заблеял на мой вопрос, а потом одним движением снял пилотку, чем вверг меня в дичайшее удивление. Под пилоткой скрывался высокий волосяной гребень, тянувшийся ото лба до затылка. Ладно, если он бы был естественно цвета, но по всей длине от сверкал яркой окраской в несколько цветов, начиная от ярко оранжевого и заканчивая на затылке зелёным цветом. Если я был просто изумлён до глубины души, то Груза выглядел лишь слегка сконфуженным всем своим видом как бы говоря — Ну, вот такая фиговина у меня… Я хотел чтобы она выглядела несколько получше, но вот получилось вот так…

— Груза, — возмущённо возопил я, — это что у тебя за подметальная щётка на голове????

— Это, товарищ капитан, Ирокез называется…, — с достоинством ответил подчинённый и с лёгким беспокойством спросил, — А что, не совсем что ли?

— Груза…, — опять возопил я, — да я без тебя знаю, что это Ирокез… Как это тебе в башку твою пришло?

— А что, товарищ капитан, не глядится что ли? — Груза обеспокоенно заглянул в зеркало на стене и невольно залюбовался собой, — а по-моему нормально…

— Сержант, у тебя, что совсем понималку отрубило? Ты что вот так и в увольнение ходил?

— Ну, нет конечно, товарищ капитан. Что я совсем не понимаю? Ну…, там правда была гимнастёрка, но она каких-то старых годов… А так в гражданке был… Всё нормально…

— Понятненько, товарищ сержант, давай — убивай своего командира батареи дальше. Через пять минут, чтоб переоделся и был здесь в той форме, в какой был в увольнении. Это Приказ.

Я сидел и прислушивался к звукам, доносившимися из-за дверей. Минуты через две послышались раскаты громового, здорового, солдатского смеха, прерываемые подколками и солёными шуточками, через минуту весёлый шум стал приближаться к моей канцелярии, замер за дверями и через открытую дверь в канцелярию шагнул Груза.

Был готов ко всему, но всё равно поразился фантастическому вывиху сержанта. С Ирокезом я уже успел за эти короткие минуты свыкнуться, но вот то что было надето — это меня вновь поразило. На нём была действительно тёмная гимнастёрка, полушерстяная с высоким стоячим воротником. На первый взгляд она напоминала старую форму: так пятидесятых-шестидесятых годов, но это была не она. Что-то в ней было от пожарной формы тридцатых годов и одновременно от френча польского мундира. На груди теснилось несколько значков, начиная от «Гвардии» и кончая старым и добротным знаком «Ворошиловский стрелок» на цепочке. На бёдрах покоился ремень с начищенной до жёлтого блеска солдатской бляхой. Из под гимнастёрки к стопам, обутым в раздолбанные кроссовки, опускались спортивные штаны и весь этот ансамбль завершали солнцезащитные очки замысловатой формы.

— Теперь я понимаю, почему замполит полка чуть из машины не выпал, — выдавил я из себя, — ты, что… Вот так и шёл по городу?

— А что? Знаете, как девушки на меня смотрели? Красиво ведь…

— Да, бл…ь, у тех девушек мозгов не было… А не думал, о чём думали нормальные и взрослые дядьки, когда встречали тебя на улице? Ты об этом думал?