Кто стоял за декабристами

Молебен, назначенный на 14 часов, начался с пятичасовым опозданием. Царская чета уже не успела переодеться. Александра Федоровна была в утреннем платье, в котором провела весь напряженный день. И муж в парадном мундире Измайловского полка, в котором был весь день. Опустились на колени, и торжественно звучало многолетие «благочестивейшему императору Всероссийскому Николаю Павловичу», «да подаст ему Господь благоденственное и мирное житие, здравие же и спасение, и на враги победу и одоление!».

Поесть царю удалось только в восемь часов вечера, весь день он провел голодным. А спать ему в эту ночь не пришлось вообще. Поступали доклады от командиров оцеплений. От отрядов, прочесывающих столицу. В первые же часы после разгона мятежников они насобирали и задержали около 500–600 разбежавшихся солдат и присоединившихся к ним простолюдинов, в большинстве пьяных. Их под конвоем отвели в Петропавловскую крепость. Офицеров начали доставлять в Зимний дворец. Их допрашивал сам Николай, в помощь себе он взял генерала Толя. Первым привели Щепина-Ростовского. Его считали руководителем восстания, но при первых же ответах стало ясно, что он всего лишь пешка. Мало того, его, как и солдат, обманули. Соблазнили чувствами «верности Константину».

От задержанного Бестужева услышали имя настоящего руководителя – Сергей Трубецкой. Дома его не оказалось, но при обыске в ящике стола нашли бумагу, написанную его рукой. Черновик плана действий на 14 декабря с распределением обязанностей между злоумышленниками. Трубецкого не нашли и у родственников. Наконец, узнали, что он укрылся в австрийском посольстве – посол, граф Лебецельтерн, приходился ему свояком. К нему отправили управляющего Министерством иностранных дел Нессельроде с требованием выдачи. Посол сперва отказывался, пытался протестовать. Но Нессельроде настоял на своем. Доставленный к царю, Трубецкой запирался. Невзирая на предупреждение о важных уликах против него, твердил, будто он ни в чем не виновен и ничего не знает. Лишь после предъявления черновика упал на колени перед Николаем, ползал в его ногах.

Но у государя были и другие дела. Допросы он поручил генералу Левашову. Хотя о задержанных и о результатах их допросов приказал докладывать себе лично. В городе было тихо. Николаю доложили, что большинство нижних чинов, участвовавших в мятеже, просто… возвратились в свои казармы. Искренне сожалели о том, что пошли на поводу у злоумышленников. Царь решил, что держать войска под ружьем больше нет нужды. Но прежде чем распустить их, велел построить. Объехал полки, вставшие на Дворцовой, Адмиралтейской, Сенатской площадях, на Английской набережной. Благодарил их за верность долгу, за проявленное усердие. Здесь же по распоряжению Николая был построен бунтовавший Лейб-гвардии Флотский экипаж. Но он пошел на Сенатскую за своими офицерами, а потом первым, в полном составе, раскаялся. Николай проявил поистине царскую милость. Объявил матросам, что прощает их, хочет забыть их заблуждение. Возвратил знамя, и Гвардейский экипаж тут же привели к присяге.

А тем временем во дворец привозили все новых задержанных. Некоторые, как Бестужев-Марлинский, приходили сдаваться сами. Но поведение тех, кто намеревался ниспровергнуть империю и династию, строить какую-то новую Россию, до сих пор вводит в шок исследователей. Они сдавали своих целыми пачками! Сыпали именами сообщников чуть ли не наперегонки. Цеплялись за надежды выкрутиться, спасти собственные шкуры, писали покаянные письма императору, предлагая услуги по раскрытию «всех сокровенных сторон заговора».

И вот тогда-то стали всплывать связи с крупными фигурами, очень высокопоставленными вельможами. 23 декабря царь писал брату Константину: «Все это восходит до Государственного совета, именно до Мордвинова». В разговоре с Карамзиным упомянул, что и Сперанского «не сегодня, так завтра, может быть, придется отправить в Петропавловсую крепость». Большие подозрения падали и на сенатора Сумарокова, командира лейб-гвардии Финляндского полка фон Моллера, начальника гвардейской пехоты генерала Бистрома – фактически самоустранившегося от подавления мятежа.

17 декабря Николай учредил Особый комитет для следствия о тайных сообществах (Следственную комиссию), в него вошли военный министр Татищев, великий князь Михаил Павлович, Голицын, новый генерал-губернатор Петербурга Голенищев-Кутузов, генерал-адъютанты Бенкендорф и Левашов. Но… сам же царь определил принцип работы. Не искать виновных. Каждому заподозренному давать возможность оправдаться. Из-за этого даже декабристов Якубовича и Назимова, арестованных по показаниям других, но нагло отвергавших обвинения, отпустили на свободу. Хотя вскоре добавились новые улики, и они опять очутились за решеткой. А для Сперанского, Мордвинова и других высокопоставленных лиц вроде бы не нашлось достаточных доказательств, подтверждающих показания против них. Их не только не арестовывали, а даже не допрашивали. Они остались на своих местах, при своих чинах и должностях.