Кто такой Ницэ Пеницэ?

Открыв едва державшуюся на петлях калитку с висевшей на одном гвоздике пожелтевшей табличкой «Злая собака», мы вошли во двор. Я нисколько не боялся. «Раз табличка такая старая, — подумал — то и злая собака, наверно, давно уже сдохла». За мастерской я заметил небольшой дворик, огороженный деревянным забором из полусгнивших досок. Многих досок недоставало, и дырки в заборе напоминали мне щербины во рту Милукэ. Сквозь дырки виднелся пустырь.

В конце двора на скамейке у самого забора сидел Оакэ. Оакэ это сын Теодора И. Михэйлеску. Он верховодит всеми ребятами на Таркэу. Мы, ребята с Мушкатей, всегда стараемся обойти его сторонкой, потому что он задирается без всяких причин. То подставит подножку, то даст тумака и, ехидно посмеиваясь, идёт дальше своей дорогой. Когда я увидел его, мне сразу стало не по себе: и зачем мы только сюда пришли?

Рядом с Оакэ на деревянной скамейке лежал велосипедный насос, клещи и целая куча гаечных ключей, а перед ним стоял перевёрнутый вверх колёсами велосипед. Оакэ что-то с ним делал, растрёпанные волосы его свисали на лоб, а пёстрая, в разноцветных полосках рубашка была вымазана машинным маслом.

Мы с Джелу на шаг отстали от нашего горниста.

— Ну не тяни, давай быстрее сигареты! — приказал Оакэ, не поднимая головы и продолжая постукивать молоточком по спице.

Тимофте торопливо вытащил обе пачки и отдал их. Сигареты сразу же исчезли в кармане Оакэ.

— «Красные»?.. Это хорошо, — буркнул он, продолжая постукивать молотком. — Эй, последователь! — обратился он к Тимофте.

Мы с Джелу переглянулись. Мы поняли теперь, почему Тимофте называл себя «последователем»!

— Сигареты мне нравятся, и я дам тебе прокатиться… — процедил Оакэ, даже не взглянув на Тимофте. — Только не забывай, велосипед не мой, а одного малого, Карла. Он сдал его в починку моему отцу. Так что если ты его раздолбаешь…

— Не раздолбаю, — заверил Оакэ Тимофте, стараясь говорить басом, чтобы казаться постарше.

— Ну, смотри не раздолбай!

— А ты долго ещё с ним будешь возиться? — спросил Тимофте.

Он с силой рванул колесо велосипеда, наклонился и, закрыв один глаз, стал внимательно смотреть, как оно вертится.

— Ты не лезь, это другой велосипед! — крикнул Оакэ. — Тот в мастерской, я его сейчас пригоню. Только не суй свой нос в инструменты! Понял, последователь? — И Оакэ куда-то ушёл.

— Слышите, вы, не лезьте к инструментам! — приказал и нам, в свою очередь, Тимофте, хотя, по правде сказать, нам это и в голову бы никогда не пришло.

— Про, нас ты ни словечка не сказал, — шепнул я Тимофте. — А если он не даст нам покататься?

— Даст, почему же не даст. Ведь вы со мной!

— Может, он не согласится… — поддержал меня Джелу; он тоже, видно, чувствовал, что наше дело гиблое.

— Ну да, ты, последователь, с нами! Это мы знаем! — улыбнулся я.

Но Тимофте, конечно, не понял, почему я так говорю.

Вернулся Оакэ, ведя за руль жёлтый велосипед с ручным тормозом и никелированными крыльями. Я увидел, что до педалей мне не достать. Тимофте велосипед, конечно, годился, но нам…

— Послушай, ну, а если ты всё-таки его раздолбаешь? — не унимался Оакэ. — Что ты можешь оставить в залог? Пыль с колес? Прошлогодний снег? — Оакэ исподлобья оглядел Тимофте. — Так, я придумал! Снимай-ка брюки!

— Что-о-о? — Горнист едва не задохнулся.

— Не строй из себя дурачка, понял? Снимай свои штаны!

Я с удивлением посмотрел на Джелу. Джелу покраснел до корней волос.

— А как же я буду без брюк? — жалким голосом спросил Тимофте.

— Принести тебе мои шкеры? Сейчас. Ну давай! Не вздумай только удрать, мне из окошка все видно, — пригрозил Оакэ и снова скрылся в мастерской.

Я схватил Тимофте за руку:

— Ну, что же ты теперь сделаешь?

— Я считаю, что ты должен отказаться, — посоветовал взволнованный Джелу. — Это же недостойно!

Но Тимофте уже пришёл в себя.

— По-твоему, отказаться от велосипеда это достойно? — передразнил он Джелу. — Выдумал тоже, отказаться! Это после того, как я ему заплатил, — проговорил он и стал расстёгивать свои великолепные длинные брюки. — А знаете, так даже лучше: вдруг я разорву их цепью? Вы же ничего ещё не понимаете, детки в коротеньких штанишках!

Нам нечего было на это ответить… Тем более, что у скамейки уже появился Оакэ со «шкерами». Да, их, пожалуй, не взял бы и старьёвщик: грязные, все разодранные, кое-как залатанные, — смех, а не штаны. Но Тимофте натянул их на себя, не проговорив ни слива.

— Как будто по заказу специально для тебя сшиты, — пробормотал Оакэ с насмешкой в голосе.

Он взял брюки Тимофте, положил их на скамейку, а потом, довольно причмокнув, сказал:

— Я всегда говорил тебе, малый, что до таких брюк ты ещё не дорос. Материалец мировой! Сотни три за них сразу отвалят!

Тимофте, проверявший работу педалей, испуганно оглянулся.

— Ты не бойся, не возьму! — успокоил его Оакэ. — Хотя, по чести говоря, они мне пришлись бы тютелька в тютельку. Ну, теперь езжай! И не вздумай удрать с моим велосипедом!

Горнист ухватился за жёлтый велосипед с одной стороны, мы двое — с другой. Я потрогал рукой жёсткое седло, Джелу нажал на ручной тормоз. И мы пошли.

— Слышь, ты, а это кто такие? — спросил Оакэ.