Кто там ходит так тихо в траве

— Со мной тоже был случай, когда я проявил гордость. Я отстал от всех в лесу, чтобы побродить одному, залез на дерево и нечаянно зацепился за сук и повис. Так и висел до ночи и никого не звал, чтобы не быть посмешищем. Еле отцепился. Но сам. Никому ведь не хочется быть посмешищем, но не каждый может вести себя соответственно. Я, например, могу, и ты, разумеется, тоже.

Чем-то он мне напомнил английского Сашу в белом свитере. Такой же тип. Похожий.

— Послушай, — сказал я. — Чего-то я не знаю, где у вас тут буфет, мне бы винегрету съесть, а то звонок скоро.

— Между прочим, — сказал он, — не рекомендую тебе есть этот винегрет, он неважный.

— Какой есть, — сказал я.

— Ну, тогда позволь, я провожу тебя.

— Нет, спасибо, — сказал я. — Ты только объясни, где он, буфет.

— Изволь, — сказал он гордо. — Первый этаж, где малыши, в самом конце.

Я кивнул и ушел и еще пять минут болтался до звонка среди малышей, давно я уже здесь не был, последнее время решил не ходить, — раз уж мне предстоит со всеми общаться, так уж лучше общаться хоть немного, а не откладывать дело в долгий ящик.

Когда прозвенел звонок на урок и я поднялся наверх, ко мне вдруг подлетела какая-то рыжая суматошная девчонка и сначала схватила меня за руку, а потом уже спросила:

— Ты Громов?

— Да, я, — сказал я.

— Скорее беги к директору, он велел.

— Зачем бежать? — спросил я. — Нельзя, что ли, идти?

Но она уже тащила меня за руку по всему коридору. Возле двери в кабинет она сказала: «Вот» — и исчезла. Торпеда, а не девчонка!

Я постучался и вошел.

Директор сидел один над своей фотографией со Львом Яшиным.

— Здравствуйте, — сказал я и вдруг поклонился, ну, только головой, мама мне велела так делать всегда, когда я здороваюсь со взрослыми, но у меня почти никогда не выходило, сегодня вдруг вышло.

— Здравствуй, — сказал он. — Слушай, у тебя есть знакомый, Дымшиц?

— Да, — сказал я. — Это папин сослуживец.

— Вот и прекрасно, — сказал он. — А то у нас в школе Громовых много, а я не разобрал, какой именно. Дымшиц просил передать, что договорился об экскурсии на завод вашего класса, завтра в три. Он будет ждать у проходной. Он хотел сказать тебе об этом через отца, но отец сегодня в местной командировке. Все понял? Ну, иди на урок.

— Спасибо большое, — сказал я, снова поклонился и вышел.

Все насчет экскурсии на завод я передал во время перемены Евгении Максимовне. Странно, но в первые дни в этой школе я бы, пожалуй, все же не постеснялся объявить классу об этой экскурсии сам, ведь ляпнул же я про залив, никто ведь за язык не тянул; об экскурсии, раз уж Дымшиц договорился, сказать было бы еще проще, но вот сейчас, в эти дни, я уже не мог.

Евгения Максимовна сделала все как надо, вроде бы экскурсия со мной связана, а вроде бы и нет.

В общем, пронесло. Удивительное дело, я умудрился получить четверку, по арифметике.

18

За обедом Зика сказала:

— А у нас после-послезавтра родительское собрание.

— Интересно, чем порадуют нас наши дети, — сказал папа.

Я сказал:

— При чем здесь «дети»? У меня в классе никакого собрания не будет, у нас же с Зикой разные классы.

Я просто так сказал, чтобы возразить. Ясно было, что они и сами понимают, что раз классы разные, собрания в один и тот же день быть не могут. И при чем тут «дети»? И дураку понятно, что речь идет обо мне, дескать, интересно, как там у него с успеваемостью, потому что с Зикиной успеваемостью, конечно же, ничего стрястись не могло. Терпеть не могу, когда так вот туманно выражаются, тем более что про все мои отметки я и так им сказал, не буду же я врать в конце концов.

Не знаю, может быть, маме мой голос показался ненормальным, но она сказала очень нежно:

— Ну и слава богу, что собрания в разные дни, как бы я попала и на то и на другое, папа ведь не пошел бы, а, папа?

Папа сказал:

— Само собой. Какие уж тут собрания, когда башка кру́гом идет из-за того, что эта установка не получается, будь она неладна.

Вдруг Зика говорит (я даже разволновался от этого, а потом еще больше оттого, что понял, что разволновался, а я ведь совсем ничего подобного не ожидал), вдруг она и говорит:

— А тебе привет от Томы.

— Какой еще Томы? — сморозил я явную глупость, красный я был — ужас.

— Очень славная девочка, — сказала мама. — А где эта вторая славная девочка? Ну та, которая была у тебя на дне рождения, а потом приходила с домашними заданиями, когда ты болел. А мальчик этот где, в очках?

— Рыбкина и Сашуля? — сказал я. — Что значит «где»? Нигде — живы-здоровы.

— А почему они не приходят? Разве вы не дружите? Когда люди дружат, они всегда ходят друг к другу в гости. Так дружите вы или нет?

— Отчего же, — сказал я. — Дружим. — Я все еще нервничал оттого, что, когда Зика сказала про Тому, я разволновался. Чего это я вдруг разволновался?

А мама вдруг совершенно забыла про Сашулю и начала про Рыбкину: какая она симпатичная, и как себя вела на дне рождения, и как славно была одета, и как часто и аккуратно приносила мне домашние задания, когда я болел.

— Жаль только, что она так мало каждый раз сидела у тебя. Прибежит и убежит. Жаль.