Дымшиц ждал нас у проходной завода и улыбался — рот до ушей. Я был абсолютно уверен, что он не опоздает. Не такой он человек. Класс, конечно, пришел не весь, кое-кого в этот день вообще не было в школе, кто-то сбежал сразу после уроков, а кто — по дороге, но народу было достаточно: у Евгении Максимовны глаза были голубые, я видел — она была довольна.
Дымшиц познакомился с ней, поцеловал ей руку, после поприветствовал нас и повел всех через проходную, по огромному двору к длинному красному зданию вдалеке.
Там, кто хотел, разделся, и мы прошли в комнату отдыха. Когда все расселись вокруг стола с газетами и журналами, в комнате отдыха незаметно появился здоровенный, раза в полтора больше Дымшица, мужчина. Он забрался куда-то в угол, весь был красный и мял в руках платок, как певица.
Дымшиц сказал:
— Ребята, познакомьтесь, пожалуйста. Это технолог турбинного цеха, товарищ Мухин.
Мухин нам поклонился, закашлялся и сказал:
— Дети! Дорогие дети! Я к вам на минуточку. Чувствуйте себя как дома. Я ухожу. У меня дела. А главное, что товарищ Дымшиц обойдется и без меня. Правда, он не работает на нашем заводе, он работает в НИИ, который часто выполняет наши заказы, но он прекрасно знает производство. Запомните, что так и должно быть: каждый ученый — производственник, каждый производственник — ученый. Ну, я пошел. Счастливой экскурсии!
И он исчез. Прыг в дверь! — и как не было.
Дымшиц сказал:
— Мухин, ребята, замечательный человек. Он, как сейчас принято говорить, живая история этого завода. Ну, давайте о чем-нибудь поболтаем, чтобы я понял, что вас больше интересует, что вам показать и в какой цех лучше вести. К слову сказать, любите ли вы технику?
Все долго молчали. Евгения Максимовна вдруг говорит:
— Робкие овечки!
Кто-то засмеялся, многие начали шушукаться, а Цыплаков сказал громко:
— Я, например, технику не обожаю.
Тут уж все просто грохнули. Цыплаков надменно закатил глаза, а Дымшиц спросил у него:
— Поясни, пожалуйста, свою мысль. Почему ты ее... не обожаешь?
Цыплаков сказал:
— Очень просто. Многие тысячи и сотни лет назад люди жили без техники, а вот без искусства и художественной литературы они жить не могли.
Жора Питомников говорит:
— Ну, Цыплак, ты даешь!
— Что «Цыплак»?
— Ну ты даешь!
— Погодите, ребята, — сказал Дымшиц. — Давайте разберемся в том, что утверждает ваш товарищ. Во-первых, если у людей техника появилась позже, разве она не нужна? По-моему, нужна. Ведь не от нечего делать люди ее придумали и стали ею заниматься. В развитии техники была и есть большая необходимость. Разве не так?
— Так! Так! — закричали многие.
— Технику не обязательно любить, но о ней некрасиво говорить пренебрежительно.
— А техника вовсе и очень давно появилась, — сказала Надька Купчик. — Когда колесо изобрели — это же техника.
— Умница! — сказал Дымшиц. — Именно! Об этом я и хотел заявить во-вторых.
Александрова-Пантер пискнула:
— Каменный топор — тоже техника.
— Во-во! — сказал Дымшиц.
— Огонь трением! Огонь трением!
— Лук для охоты!
— А когда под водой реку переходили и через тростинку дышали — разве не техника?
Братья Бернштейн — гимнасты — вдруг подрались в последнем ряду.
— Игорь! Славик! — глаза у Евгении Максимовны начали меняться, темнеть. — Неужели не стыдно? Прекратите!
— А чего он говорит, что я зря пришел на завод, раз у меня «трояк» по арифметике?
— А чего он-то?!
— Да сам ты!!!
— Тихо! Тихо! Тише! — говорила Евгения Максимовна. — Тихо, ребята! Тихо!
Все замолчали, а Валера Шучко сказал:
— Ясно, техника появилась даже раньше искусства. Носятся тут со своим искусством.
Радик Лаппо сказал:
— Ты, Щучко, — балда!
— Вот что, ребята! — сказал Дымшиц. Голос у него стал грустный. — И искусство, и техника необходимы людям, это факт, и здесь спорить не о чем. А вот кто что больше любит, — другое дело.
— И я вот думаю так же, — сказал Жора. — Я, например, технику люблю, но ею заниматься не буду.
— Вот новости! — сказала Евгения Максимовна. — Это почему, Жорик?
— А потому, что я буду разводить животных. Ведь моя фамилия — Питомников, а я где-то читал, что если у человека фамилия и профессия похожи, то он может добиться больших успехов.
Все мы захохотали, Дымшиц хохотал так, что даже слезы появились у него на глазах, а после сказал:
— С вами не соскучишься! Не-ет! Ну, ладно, давайте я поведу вас в цех по своему усмотрению. Пойдемте все же к Мухину, в турбинный.
Пока мы выкатывались гурьбой из комнаты отдыха, все продолжали шуметь и хохотать, но потом сами успокоились и замолчали, потому что здесь уже беситься было просто невозможно: в длинном, чистом и пустом коридоре стояла полная тишина, и пока мы шли по нему, нам только пару раз попались куда-то спешащие люди, они быстро, негромко и очень вежливо здоровались с Дымшицем, он отвечал им точно так же, и они исчезали.
Мы прошли весь этот длинный коридор, свернули налево, потом направо, опять длинный коридор, и тут все услышали приближающийся глухой шум и резкие металлические удары.