Кто там ходит так тихо в траве

— Поздравляю! — сказал он. — Здесь еще нет двоих: у одной девочки шестой урок, а Зайченков болен, но ты все равно принят большинством голосов. Мы с удовольствием прочли твою заметку «Туманный цех». Она нам очень приглянулась. («Приглянулась!», — смех!) Очень точное, хотя и не броское название. Обычно пишут: «Экскурсия на завод» или: «На заводе», а у тебя очень оригинально и хорошо. И вся заметка такая, написана просто и свободно, а главное, ты наблюдателен, — газетчик и не может быть иным. Теперь коротко познакомлю тебя со структурой нашей газеты «Мир и мы». Она выходит раз в месяц. В ней пять разделов: передовица, старшие классы, средние и младшие, — теперь вас будет двое в этом разделе, ты и еще одна девочка, ее-то как раз сейчас и нет, — четвертый раздел — спорт, политика, культура, экономика, искусство, пятый — юмор. Главное в нашей работе — оперативность, то есть быстрота. Каждый из нас, правда, имеет отношение к своему отделу, но все равно обязан по решению редколлегии выполнять любое задание: поехать на объект, в другую школу, скажем, или на завод, или на соревнования, или просто перепечатывать заметки на машинке и приклеивать их на лист. («Во-во, — подумал я, — подкоп под меня»). Всего нас в газете десять человек вместе с тобой, из них — трое художников. «Ху из ху», как говорят англичане, то есть «кто есть кто» в нашей газете, я рассказывать не буду, со временем ты сам со всеми познакомишься. (Пока он держал эту речь, никто даже и не шептался, все молчали.) За каждый номер нашей газеты, каждый раз отвечают два человека: кто-нибудь из редколлегии и кто-нибудь из учителей. Но учителя нас не давят, нет, это, так сказать, равное содружество («Ну, пижон», — думал я.) Вот вроде бы и все. Да, встречаемся мы по средам, каждую неделю. Что бы я хотел сказать в конце? Во-первых, ты должен, с одной стороны, понять, что из шестых классов ты у нас один, это, пожалуй, первый случай в нашей практике, потому что у тебя есть задатки талантливого человека, с другой — ты не должен зазнаваться. И, во-вторых, не делай ложных выводов из того, как быстро мы тебя приняли, просто мы люди темповые и демократичные: прочли, понравилось, решили, проголосовали — и все. Понял? А сам я буду главный редактор, Михаил Тарханов.

— Мишка, брось трепаться и пускать человеку пыль в глаза, — сказала одна из девчонок, и все захохотали.

— Зови меня просто Миша, идет? — сказал этот Тарханов, и я кивнул ему.

Вроде бы ничего были люди, сначала я думал — пижоны, а оказалось — просто валяли дурака. Ладно, посмотрим.

Они заговорили о своих газетных делах, наверное, о них, точно сказать не могу, я не слушал, отключился, как это часто со мной бывает. Вроде бы мне надо было радоваться выше головы, гордиться и лезть в их разговоры, но я не мог, не то, чтобы не хотел, а не мог — устал, скорее всего, от этой нервотрепки и отключился. О чем именно я думал, пока не прозвенел звонок с шестого урока, я уж и не помню. Они сидели, и я сидел и не знал толком, уходить мне или нет, как вдруг дверь в класс отворилась и влетела... Тома.

— А-а-а! Томик! — сказал главный. — Как всегда, вовремя. Ты у нас умница! Мы тут решили попросить тебя об услуге: останься, дорогая, и наклей на лист все заметки, они уже перепечатаны, и молодой человек Громов, которого ты видишь на первой парте, тебе поможет.

Ага, я так и думал, будем клеить газету!

Все старшие повскакали с мест и, уже не замечая нас, умчались из класса — только их и видели. Мы остались вдвоем. Я так и сидел на первой парте. Заколотило вдруг меня — ужас.

— Я читала твою заметку, вернее, твой репортаж, — сказала Тома. — Очень и очень пристойно написано. (Я почти не слышал, что она говорит.) Тебя, конечно, приняли в редколлегию? Поздравляю! Сейчас будем наклеивать заметки.

Я долго молча смотрел, как она расстилает по полу газеты, по всему полу, от стола учителя до доски; только потом я сообразил, что она собирается положить нашу, школьную газету на пол (на столе газета явно не помещалась), и что сами мы тоже должны будем, наклеивая заметки, ползать по полу, потому что иначе их никак и не наклеишь.

— Иди сюда, — сказала Тома, и я встал, отряхнул зачем-то брюки и подошел к столу. — Бери газету за два угла, та-ак, понесли, понесли, теперь клади и тащи с окна клей.

Я принес клей — бутылку с двумя кисточками, поставил его на пол возле газеты и опустился, как и Тома, на колени. После мы ползали и наклеивали заметки: Тома давала мне листочек, отпечатанный на машинке, показывала, куда именно его приклеивать, я смазывал кисточкой уголки заметки и серединку и аккуратно клал заметку в нужное место и приглаживал ее уголки и серединку ладошкой. Листы газеты, которые Тома расстелила по полу, были «Советский спорт», и я то и дело натыкался вдруг на какой-нибудь заголовок: «Неубедительная победа лидера», «Лыжная «Скуадра Адзурра», «Быть или не быть» и чуть ниже: «Запрос депутата датского парламента», «Как две капли воды», «От Зайлера до Килли», «Неожиданно, но заслуженно», «Кассиус Клей говорит «Нет!» и много разных других.