Выйдя на свежий воздух, я спрашиваю у прохожего, как добраться до улицы Дам. Иду, повторяя про себя указания: налево, направо, налево, потом у булочной перейти улицу и дальше по правой стороне. Через пять минут я у дома под номером 73. Дом большой, шестиэтажный, с жардиньерками на окнах. Подъезд c кодовым замком, а кода я не знаю, поэтому сажусь на тротуар и жду. Минут через десять женщина в фартуке выходит выплеснуть воду из ведра в водосток. Я успеваю юркнуть внутрь. Путь преграждает вторая дверь, но на этот раз на ней домофон. Я жму на стрелки до буквы П, делаю глубокий вдох и нажимаю кнопку «Вызов», как вдруг в подъезде загорается свет. Мальчишка в синих шортах и красных гольфах, со спортивной сумкой на плече сбегает по лестнице. Он поднимает голову, и, когда его глаза встречаются с моими, я смотрю на него и целую секунду не узнаю. Это единственная в своем роде секунда, когда никакие чувства не накладываются на восприятие знакомого, но еще не узнанного лица. Одно мгновение. Максим улыбается, но улыбка быстро сходит с его лица, и я понимаю, что он улыбнулся мне, как улыбнулся бы консьержке или кассирше в магазине на углу. Он улыбнулся мне из вежливости, да, он тоже не узнал меня, в эту крошечную секунду, в эту остановившуюся секундочку, напоминающую нам, что мир населен незнакомцами, с которыми мы когда-то встречались чуть дольше, чем с другими.
Он оглядывается, потом хватает меня за руку и тащит на улицу.
– Ты должна была меня предупредить.
Я хмурюсь и вырываю руку.
– Письмо пришло бы позже меня.
– У меня теперь есть телефон. Так моей маме спокойнее, когда я хожу играть в футбол.
Он достает из кармана темно-синюю пластмассовую штуковину.
– Смотри, в нем даже есть игра! Надо съесть как можно больше яблок и при этом не дать змее укусить себя за хвост.
– Это хорошо.
Он поднимает голову от экрана и убирает телефон в рюкзак.
– Как ты приехала?
– На поезде.
– Пойдешь со мной на футбол? Лучше, чтобы мама не видела тебя здесь…
Он меняет тему:
– Почему ты перестала мне отвечать? Я думал, ты переехала, но тетя сказала, что нет.
– А что сказала твоя мама в машине в тот день, когда приехала за тобой?
Он от души смеется.
– Она устроила мне знатную головомойку. Этого можно было ожидать, а? Иногда ночью она заходит проверить, дышу ли я… Ты голодна? Хочешь чего-нибудь поесть? Вон, пойдем, там лучшие круассаны в квартале.
И, прежде чем я успеваю ответить, он влетает в булочную и, выйдя оттуда с бумажным пакетом, протягивает его мне.
– Как твой дедушка?
– Нормально. Держится.
– Здорово было летом… Я хотел бы еще приехать, но не знаю, как уговорить маму… Ты, наверно, думаешь, что она успокоилась, но все ужасно строго организовано. Постой. Кстати…
Он смотрит на часы.
– Я уже должен быть на поле. Надо ей позвонить, отметиться.
Я смотрю, как он нажимает на кнопки телефона, прижимает его к уху, и вижу, что он изменился. Он, конечно, вырос, но главное, кажется, стал увереннее в себе.
– Ну вот, – говорит он, отключаясь. – Есть часок передышки. Так о чем мы говорили?
Он смотрит мне прямо в глаза и целую секунду молчит.
– Ты не очень изменилась. Еще поёшь?
– Нет.
– О, жаль.
– А ты играешь на гитаре?
– Гитара, пианино, футбол, английский… Я ничего не бросил. Наоборот. Это мамин способ всегда знать, где я.
Мы молча идем рядом. Оба смотрим прямо перед собой, и я вспоминаю, как Марсель зовет меня прокатиться на своем «ситроене» каждый раз, когда хочет сказать мне что-то важное. Салон машины, убегающие километры и шоссе впереди – лучший способ, который он нашел, чтобы говорить, не встречаясь со мной взглядом.
– Я не думал, что ты действительно приедешь.
– Тогда не надо было предлагать.
– Я не это хочу сказать. Я рад, что ты здесь. Правда рад. Но ты представляешь себе? Я не могу пройти ста метров вне поля маминых радаров.
Он выдерживает паузу.
– Я с самого начала знал, что ты самый смелый человек из всех, кого мне будет дано встретить в жизни.
Надо же, какой оборот, как изящно он уже выражается. Я вспоминаю Марселя, его деревенский выговор, как он раскатывает «р» и приправляет большинство своих фраз крепким словцом.
– Смелость ничего не значит. Марсель всегда говорит, что смелость без страха – это просто глупость.
– А тебе страшно?
– Нет.
Он всматривается в меня, как будто хочет прочесть мои мысли, и я с вызовом выдерживаю его взгляд. Он никогда не узнает, что я здесь только для того, чтобы оттянуть встречу с той взрослой, которая ждет меня в конце детства. Не узнает, что я приехала сюда, потому что цепенею от одной мысли, что когда-нибудь смогу броситься за катящимся магнитиком, потому что у меня никогда ничего не было в достатке.
Я гашу свечи, зажимая фитиль большим и указательным пальцами.
Я хватаю рыб голыми руками, чтобы снять их с крючка, когда Марсель берет меня с собой на рыбалку.
Я всегда отвечаю «нет» на вопрос: «Тебе больно?»
Я вру, что не боюсь щекотки.
Я всегда отвечаю «нет» на вопрос: «Тебе страшно?»
Я и бровью не веду, когда мне очень больно у зубного.
Я всегда отвечаю «нет» на вопрос: «Хочешь, прекратим, если тебе слишком тяжело?»