Кто вам сказал, что вы живы? Психофилософский роман

Я решил, что бомж умер. Передо мной лежал труп.

Мне почему-то не становилось страшно – мне становилось прикольно.

Было бы даже странно, если бы после всего этого, что надо забыть, я бы просто поплелся себе домой. Нет. Должно было что-нибудь случиться. И оно случилось.

Бутылка, к счастью, была закупорена: пить из одной бутылки с бомжом я бы вряд ли стал. А тут – все гигиенично.

Я выпил водки. И еще выпил.

Внутри потеплело и успокоилось.

И тогда я подумал, что это не бомж лежит передо мной, а я…

Мой труп лежал передо мной.

Мерзкий и отвратительный.

А каким еще и должен быть труп?

И тогда я решил: ну, все, самое страшное произошло – я умер. Теперь бояться нечего, и можно существовать спокойно.

Я умер, и у меня больше нет никаких воспоминаний. Это самое главное: никаких воспоминаний у меня больше нет.

Просто так представил. Почему нет?

Я даже вздохнул облегченно.

И тут мой труп… зашевелился.

Я нагнулся над человеком.

Человек открыл глаза и поежился от холода.

Мне стало жалко этого бомжа, я снял куртку и накинул на него.

Бомж посмотрел удивленно и начал куртку надевать.

Надел он ее довольно быстро и ловко. Я бы даже сказал: жадно надел. Но на это ушли все его силы – глаза бомжа закрылись, голова упала.

Я осторожно потряс его за плечо.

– Эй, дядька, ты только не умирай тут.

Бомж в ответ простонал что-то неясное.

Я еще выпил водки.

Мир начал покачиваться и радостно уходить из-под ног.

Реальность исчезала.

Мне стало так жарко, что я даже расстегнул пуговицу на рубашке.

«Хорошо, что я отдал ему куртку, а то бы совсем упарился», – подумал я зачем-то.

Это была хорошая мысль, живая, и, главное, не имеющая никакого отношения к воспоминаниям.

Я не хотел смерти этому незнакомому и явно несчастному человеку.

Но было ужасно жаль расставаться с мыслью, что я уже умер.

Мысль эта хоть и не была особо живой, но зато явно спасительной.

– Эй, – я осторожно тронул его плечо.

Бомж не отвечал. Его рука безжизненно упала на землю.

Фраза из дурацкого детектива…

Не важно.

Так это все-таки труп. Мой труп.

Конечно!

Я должен это запомнить – меня больше не существует.

Это важно…

Меня больше нет. Все. Сдох. Конец.

Мне конец.

Можно вздохнуть с облегчением.

Нет никакой прошлой жизни. Нет никаких воспоминаний. Это главное: воспоминаний нет, а значит, ничего и не было. Раз умерло, значит – и не было.

Я достал мобильник и вызвал скорую.

Хлебнув еще водки для храбрости, я снова потряс бомжа.

Он не откликался.

Я не знал, как надо проверять: умер человек или нет.

В кино какой-нибудь супермен трогал жилку на шее безжизненного тела (чаще женского) и потом смотрел трагично в кадр.

Бомж жутко вонял и трогать его совершенно не хотелось.

Я еще отхлебнул водки и подумал: а что если я и родился-то только для того, чтобы стать трупом, и у меня и вправду ничего больше в жизни не случится?

А что еще и может-то произойти в жизни человека, который уже стал трупом?

Что может быть круче?

Я смотрел на этого умершего человека – или не умершего? Но мне казалось, что умершего…

Так вот, я смотрел на этого умершего человека и все больше верил, что это умер не кто-то, а я.

Как-то очень всерьез и по-настоящему верил в это.

И чем больше пил… Хотя пил я по чуть-чуть… Но чем больше «по чуть-чуть» – тем больше верил.

Я поднялся, посмотрел сверху на бомжа и спросил:

– Кто ты был? Нет, неправильно. Я кто был?

Что заставило тебя прийти сюда и умереть так нелепо?

Или меня заставило?

Меня?

Сейчас приедет скорая, и меня не станет совсем.

Как же так?

Как жить, когда меня не будет?

Еще ведь не поздно все изменить.

Или поздно?

Поздно…

_______________________________________________

Сегодняшний день обещал быть спокойным и бездеятельным: у Ирмы не было ни концертов, ни записей, у меня – спектакля.

Начинался робкий синенький рассвет. Мы не спали.

– Неужели мы будем вместе с тобой ездить на гастроли? Спать вместе в дурацких гостиницах? Утром спускаться на завтрак, пить кофе и есть хлеб с джемом?

Ирма шептала, потому что ночью не хочется говорить громко.

– Будем, – прошептал я в ответ.

В городе редко бывает так тихо, как в эти ранние, рассветные часы.

– Я думала, что мне уже никогда не будет так хорошо, как сейчас, – прошептала Ирма. – У тебя нет ощущения, что мы знакомы с тобой много-много лет?

– Есть.

Начали прочищать свои глотки первые птицы.

Небо светлело так, словно внутри него зажгли фонарик, который постепенно, медленно разгорался.

– Я тебя еще не обрела как следует, а уже боюсь потерять, – Ирма оперлась на локоть и смотрела на меня скорее удивленными, чем влюбленными глазами.

Честно говоря, я терпеть не могу эти пустые, лирические разговоры, бесконечные «сю-сю-сю». Они не рождают во мне никакого ощущения радости, но только тоску.

Однако я знал, что женщинам такие беседы необходимы.

Я давно заметил, что женщины, в отличие от мужчин, обожают сказки. Все эти шуточки про то, что, мол, она ждет принца на белом коне, не просто так ведь рождаются.

Мужчина рассчитывает на себя, женщина – на чудо. Так мне кажется.