Кто вам сказал, что вы живы? Психофилософский роман

И когда женщина лежит рядом с мужчиной, а за окном синеет рассвет, ей просто необходимо говорить и слышать всякие лирические слова – тогда ей начинает казаться, что она хоть и немножечко, но попала в сказку: чудо сбылось.

Я вздохнул и, как умел, лирично произнес:

– И я тебя тоже боюсь потерять.

Потом я прижал Ирму к себе и подумал: «Сейчас она скажет: „Когда я прижимаюсь к тебе, мне кажется, я в тебе растворяюсь“».

– Знаешь, – сказала Ирма. – Когда прижимаешься к любимому мужчине, всегда кажется, будто ты в нем растворяешься. Но с тобой нет такого. Ты как будто не пускаешь в себя…

Ирма была другой.

Это ощущалось в каждом ее движении, каждой фразе.

Она была непохожей.

Встретить в пятьдесят лет женщину, которая не похожа на всех остальных, – это ли не чудо? Не какое-то там придуманное, сказочное, а настоящее?

Чудо, которое называется судьба.

Я молча обнял Ирму.

Мы лежали, ничего не говоря. И это было счастье.

И я чувствовал… Нет, я знал, что это ощущение счастья есть и у нее, и у меня. Твердо знал.

И это тоже называется «любовь»: совместное счастье. Да что ж она еще такое, эта любовь, как не совместное счастье?

Вся моя прошлая жизнь казалась давным-давно ушедшей в прошлое. Вот именно: давным-давно. И вот именно: в прошлое, откуда, как известно, не возвращаются.

Жена, сын, театр… Все это вспоминалось, как кино, которое не принадлежало мне. Оно было чужим и ненужным. Ненужным и, что самое отвратительное, чужим.

Это было неприятно. Но это было так.

Ирма – не просто очередная баба, с которой нам хорошо по-всякому проводить время.

Ирма – это новая жизнь, которая, что естественно, перечеркивает старую. Стирает. Уничтожает.

Собственно говоря, это именно то, чего я так хотел, и даже жаждал.

К ней надо просто привыкнуть, вот и все, к этой новой, счастливой жизни.

Счастье, скажу я вам, это ведь тоже то, к чему надо привыкать.

_______________________________________________

Скорая никак не ехала.

Земля чуть-чуть плыла. Но это уже стало привычным: чуть плывущая земля. Даже забавно.

Открыл бутылку, и меня замутило от одного запаха.

Поболтал бутылку. Поглядел через нее на луну.

Белые пузырьки бегали по луне. Не прикольно.

Глотнул. Прислушался к себе. Тепло присутствовало, тошноты не ощущалось. И здорово.

Подошел к бомжу. Он не подавал никаких признаков жизни.

– Эй, труп, – я зачем-то пнул его ногой. – Ты живой?

Мужик не откликался.

Я нагнулся и вылил на него немного водки. Я был убежден: если на человека вылить мокрое, да еще пахнущее спиртом, он проснется.

Бомж не пошевелился.

– Ты чего, правда, умер? – почему-то шепотом спросил я.

Ни одного человека вокруг. Ни души.

Вроде, магазин рядом, дома возвышаются. Ну кто-то же должен выйти с собакой или, например, с девушкой прогуляться. Или просто прошвырнуться перед сном.

Никого. Я. Бомж. И луна. Луна далеко, бомж близко. И все.

Можно было уйти: какое мне дело до этого, незнакомого мне, человека?

Куртку даже было не жалко – черт с ней. Снимать с трупа куртку – это шандец какой-то…

Да и вообще, при чем тут куртка?

Но я не уходил почему-то. Я даже знаю, почему. Просто так нельзя уйти – надо уйти, чтобы куда-то прийти. Но ни на земле, ни на луне не было места, куда бы мне хотелось прийти.

Скучал я только по Ляге. Мне хотелось посадить ее на ладонь, чтобы она глядела на меня своими выпученными глазами. Но для этого надо было приходить домой, прорываться сквозь родительский скандал… А это казалось абсолютно невыносимым.

К тому же ведь я умер. И пока еще не совсем врубался в проблему: как жить, когда стал трупом.

Скорую, понятно, я сначала услышал: она мчалась, истерично крича. А потом уже увидел.

Замахал руками.

Машина подъехала прямо к бомжу. Из нее неторопливо вышли два санитара.

Один из них поступил именно так, как герои блокбастеров: потрогал бомжа где-то в районе шеи.

– Готов, – сказал он.

– Да по роже видно, что готов. Пропитой весь. Водкой за километр разит.

Бомж действительно был пропитой, но водкой от него разило, потому что я его облил. Почему-то от этой мысли мне стало неловко.

Я поставил бутылку за дерево и подошел к санитарам.

Они меня не замечали. Впрочем, я привык: пока какой-нибудь сигнал не подашь, тебя никто никогда не замечает.

– Здравствуйте, – подал я сигнал.

Они посмотрели на меня лениво.

– М-м-м, – буркнул один.

А второй спросил:

– Это ты нас вызвал?

Я кивнул.

– Надо было труповозку вызывать.

– А он что, умер?

Видимо, я как-то излишне нервно спросил, потому что санитар даже мне посочувствовал:

– Знакомый твой, что ли? Все, пацан, отмучился твой знакомый, как говорится.

– Да никакой не знакомый! Так, случайно встретил.

Зря я все это говорил. Я им был уже совершенно не интересен. Они обсуждали: самим вести труп или вызывать эту самую «труповозку».

Первый санитар говорил, что неохота, мол, с этой мразью возиться. А второй – что ему тоже неохота, но труповозку вызывать геморройно, начнут уговаривать самим трупешник таранить. Проще отвезти – быстрее будет.

Так они стояли в темноте и нехотя и спокойно разговаривали про того, кто еще полчаса назад был человеком.

Тот, кто еще полчаса назад был человеком, лежал спокойно и трагически.