Куафёр из Военного форштата. Одесса-1828

Постыдный, наверное, выбор… Но ренегату ли Горлису-Горли судить его и о нем? Можно подшучивать над догматизмом сестры Ривки, такой святой и правильной в своем Литовском Иерусалиме[78]. Но нельзя не признать ее правоту в том, что Натан — отступник. И большим ли утешением является то, сколь трудно искать свое место в жизни, выбирая его в треугольнике Человек — Народ — Держава, особенно когда ты есть, и народ твой есть, а державы своей нету. Оттого столь многих таких примеров, куда ни глянь вокруг: Зайончеки, Стурдзы, Багратионы, Паскевичи-Эриванские. Вечные мысли, от которых ни уйти, ни убежать. И в Фину надолго не спрячешься…

Натан оставил все бумаги, как есть, взяв с собою только решающее письмо, отдал ключ от архивной комнаты ключнику-дворецкому. И нанял извозчика, чтобы вез, да побыстрее, в канцелярию к Достаничу.

Впрочем, нет — уже едучи по Дерибасовской, Натан сказал свернуть на Гаваньскую улицу, дабы заскочить к себе домой. Тут надел потайные ножны, позволяющие спрятать под одеждой подарок Дитриха — нож, по имени Дици. Ну и, конечно же, взял тросточку Жако, которая выглядела достаточно изящно и невинно, но при том была кованной из металла, то есть достаточно тяжелой, боевой. (Горлис перестал пользоваться ею из-за того, что она навевала на Фину неприятные воспоминания о русском поэте Пушкине, каковой для самозащиты ходил по Одессе с похожей тростью-оружием.) Когда Натан вернулся в карету, извозчик принял всё как должное — ну да, барин франтит, никак не может идти на важную встречу без тросточки.

* * *

Полковник Достанич, слушая доклад Горлиса, поначалу был настроен скептично. Но, получив в руки письмо из архива генерал-губернатора графа Воронцова и внимая дальнейшим пояснениям Горлиса, разворачивавшимся, словно моток шерстяных ниток, с коим играет котенок, он постепенно менял свое мнение. Сначала лицо из насмешливого стало заинтересованным, потом из заинтересованного — озабоченным и в конце концов просто решительным. Куда направлять эту решительность, было понятно, оставалось только понять — каким именно образом.

Заманчиво было далее не привлекать к сотрудничеству «синклит безопасности», а действовать самому. Для этого — взять взвод солдат, попросив выделить потолковее, и отправиться в Лицей для задержания. Но вот беда — занятия закончились, и был риск не застать Брамжогло в его лицейском дортуаре. И ежели так, что дальше делать — бегать по городу с криком: «Помогите поймать турецкого шпиона!»? Если подключить к делу Лабазнова и Дрымова, все риски нивелировались, поскольку тогда ответственность распределялась на многих, это в случае частичного неуспеха. А при удачном проведении операции — главным всё равно оказывался Достанич, как старший по званию, как военный чиновник, офицер, в чьи прямые обязанности входит поимка шпионов. Так что, как обычно, очень недолго подумав, Достанич вызвал помощника и велел тому срочно ехать в большой съезжий дом и передать письменный наказ частному приставу и жандармскому капитану срочно явиться в военный департамент канцелярии на Херсонской улице.

В ожидании прибытия еще двух ответственных лиц время стало каким-то удивительно вязким. Такими же были и мысли у Горлиса. Признаться, его сейчас более всего занимал не Брамжогло с его возможной агентурной сетью, а студент Ранцов и другие соученики того выпуска. Натан всё пытался придумать, как же выкрутить дело, чтобы после крупного успеха в Одессе — раскрытия шпионской сети, настоящей, русские жандармы прекратили выдуманное дело студенческой «Сети Величия». Несчастный Викентий под арестом уже несколько месяцев. По словам Любови Виссарионовны, уже с сентября любой контакт с ним запрещен, не дозволяется передавать ни продукты, ни книги, ни иные предметы. Что с ним там, совершенно неизвестно. Хочется верить, что его, по крайней мере, не пытают. Думается, русские жандармы так низко еще не пали, тем более что Ранцов — дворянин… И вот такие мысли, в общем-то довольно безнадежные, складывались в замкнутый круг, разомкнуть который Натану не удавалось. Причем давно.

А Достанич сейчас прикидывал, что и как скажет, чтобы быстрее убедить прибывших в правильности аргументов, приведенных ему Горлисом. К тому же в них желательно было вплести собственную руководящую персону, но так, чтобы это не выглядело глупо, натужно.

* * *

Лабазнов и Дрымов прибыли вместе, чего Натан, признаться, не ожидал. Ему казалось, что обоим будет выгодней явиться по отдельности, показывая тем самым свою самостоятельную весомость. Одновременное же появление выглядело явлением дисциплинированных подчиненных чиновников. Но Горлис скоро догадался, кем и зачем так сделано. Лабазнову было неуютно на прошлом заседании «синклита», когда выглядело, что он один против давних знакомых Достанича и Дрымова. Теперь же, по дороге, имелась возможность по-свойски обсудить текущую ситуацию с полицейским. Можно было надеяться, что и в ходе дальнейшей беседы это скажется.

Первыми же словами Афанасий решил поддержать эту игру:

— Добрый вечер, господа! А вот и мы с господином Лабазновым.