Кубик Рубика

В трактате о неустроенной русской молодежи из съемных московских квартир надо будет, конечно, написать в виде примечания, что о неустроенности можно забывать, когда едешь в командировку в регионы. Расстояния стирают многие оттенки, и когда, заполняя советскую анкету в гостинице, ты пишешь о себе в графе «город» – Москва, то это делает тебя москвичом на все дни командировки, причем, наверное, таким москвичом, каким ты представлял себе их еще до переезда в Москву. Его вершиной такой игры в москвича был тот случай в Ставрополе, когда, не найдя в кошельке ста рублей на чаевые для симпатичной официантки, он оставил свою визитку специального корреспондента уважаемого делового журнала, и ушел, чрезвычайно довольный собой. Официантка позвонила через месяц, он, конечно, уже давно вернулся в Москву, но когда пришло лето, она ехала в отпуск в Турцию и действительно остановилась у него ночевать – сначала по дороге туда, а потом по дороге обратно, нескоро, месяца через три, потому что отпуск затянулся, она подралась на дискотеке, и ее посадили в турецкую тюрьму, и мама ждала ее дома, но она сказала маме, что задержится в Москве, потому что там ее ждет парень, то есть Кашин. Его ужасно трогало, что с утра она по-армейски заправляет за ними постель, больше почему-то никто так не делал, но, сажая ее в ставропольский автобус (по России люди больше ездят на автобусах, чем летают), он подумал, что ее парнем, конечно, быть здорово, только больше он с ней встречаться не будет, потому что потом придется знакомиться с мамой, а он, наверное, к этому не готов.

И вот, наверное, по какой-то такой негероической причине он, хоть и поцеловал тогда Свету в волосы, но сам бы ей не позвонил, хотя она все это время была на виду, и он о ней не забывал – она сначала уехала к себе домой в свой город, потом на ютубе появились смешные ролики с Триумфальной про глупую нашистку, и Света стала знаменитостью (в политических статьях часто встречалось что-нибудь вроде «риторика президента ориентирована на нашистку Свету» или «этого только нашистка Света не поймет, остальным все ясно»), и нашисты тоже это учли, он видел на их сайте фоторепортаж о новом приезде Светы в Москву – ее водили по магазинам, наряжали, знакомили с какими-то звездами и, наверное, она стала бы каким-то важным человеком в нашистской иерархии, но после того провала на Триумфальной у нашистов явно были не очень хорошие времена, писали, что движение больше не финансируется, и что на Селигере ближайшим летом они не соберутся.

И когда Света ему позвонила через два, что ли, месяца, он удивился и тому, что она ему вообще звонит, и тому, что встречаться с ним она приехала на собственном «фокусе» и по каким-то другим трудноуловимым признакам производила совершенно новое впечатление. Света была теперь похожа на преуспевающего человека, то есть да, понятно, что это только «фокус» и какая-то присущая ему одежда, и заодно выражение лица, но люди ведь не сразу делаются миллионерами, они ведь когда-то начинают преуспевать, и если в этом начальном преуспевании нет истерики и надрыва, то как-то сразу делается понятно, что «фокус» через год станет «ауди», а банковская карточка станет золотой.

Света была теперь урбанистом, потом он регулярно будет читать о ней в «Вилладже» и в «Афише», и знаменитый Вукан Вучик скажет о ней, что именно потому, что она приехала из маленького города, ей лучше любого профессора понятно, что такое комфортная городская среда, а в сочетании со Светиной непосредственностью это дает максимальный синергетический эффект – Вучик Кашину всегда казался довольно сомнительным иностранным гастролером того советского типа, который здесь собирает овации, а на родине никому особенно не нужен, но если он хвалит Свету, значит, она стала большим человеком.

Со Светой у него как-то сразу сложились такие правила игры, что можно, конечно, поехать и к нему, но обычно они ночевали где-нибудь в средней дальности Подмосковье, в гостиницах для дальнобойщиков – Кашину это казалось такой нуаровой романтикой, а Свете, видимо, просто нравилось быть за рулем. О нашистах он ее старался не спрашивать, потому что это было бы злоупотреблением, нехорошо так поступать, вот он и не поступал, и ему потребовалось довольно много времени, чтобы, ничего специально не выведывая, только по обрывкам Светиных то жалоб на жизнь, то наоборот, каких-то победительных рассказов о жизни урбанистов, обнаружить, что с нашистами все не так просто, как могло показаться. То есть их, конечно, распустили, и они никогда больше не выйдут на площадь бить в барабаны, но при этом люди с Селигера не просто не остались не у дел – нет, только сейчас они по-настоящему и расцвели.