Кубыш-Неуклюж

– Ничего я, дурочка, не боюсь, – возразила Рита, подкрашивая реснички, – я говорила, что не хочу, чтобы у Есенина вечность была отравлена. Кстати, ты пойдёшь сегодня гулять с Жоффреем?

– Пойду. Но почему – кстати? Причём здесь вечность?

– При том, что ты можешь не вернуться, если пойдёшь.

Света улыбнулась.

– Я не трусиха.

– За это я тебя и люблю.

Напомадив рот, Рита покрутилась перед огромным зеркалом на стене и выбежала из комнаты. Света слушала, как она обувается, надевает куртку, гремит ключами. Лязгнув замком, Рита громко крикнула:

– Пока, Светка!

– Вали отсюда! Достала!

Топот шагов за дверью затих. И стало еще тоскливее. Было десять. Стало быть, до прогулки ещё четыре часа. Тёмные очки, купленные днём, лежали в кармане куртки. Если прогулка растянется на всю вечность, то эта вечность не будет яркой. Господи! Вечность! Четыре жалких часа не знаешь, куда девать! На небольшой полке над пианино стояли книги. Света взяла том стихов Цветаевой, прилегла на диван и стала читать. Через полчаса за окном заморосил дождь.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Прогулка длилась не вечность, а только сорок минут, и не принесла результата. Жоффрей и Света не встретили никого – возможно, из-за дождя.

– Спасибо, – сказал Серёжка, приняв обратно бульдога, шапку, палку и куртку.

– Не за что, – улыбнулась Света, – не огорчайся. Мы будем каждую ночь гулять, обещаю.

Он предложил остаться с ним до утра. Она отказалась, поскольку очень устала. Их поцелуй был скорее нежным, чем страстным. Всю следующую неделю Света держала слово, хоть было ей нелегко. Она очень уставала на своей школьной работе, а вечерами Рита её прямо изводила чесночным соусом и иронией. Всех ночных выгульщиков собак пришлось посвятить в тайну маскарада. Таковых, впрочем, было немного – Маринка да еще парочка.

В школе Свету хвалили все, от грозной буфетчицы до директора. Но близко она ни с кем не сошлась, кроме как с Наташей да ещё с Ленкой Шкилёвой. Шкилёва была признательна ей за то, что из-за неё побили Варламова. После этого он от Ленки отлип. Её это осчастливило. Иногда эта девочка ослепительной красоты даже оставалась после уроков, чтоб помочь Свете вымыть полы, и они болтали. Немова и Крапивина попритихли после истории со щенком. Хоть им никто прямо не говорил, что, мол, вы, две дуры, отдали щенка убийце и заслужили этим поступком ад, эта мысль читалась во взглядах. Многие, впрочем, им глубоко сочувствовали. Других щенков они кое-как раздали знакомым и никого уж больше не брали с улицы. Но бездомных собак, как прежде, кормили. О результатах расследования пока ещё ничего не было известно, но оно шло.

Как-то раз Галина Сергеевна пригласила Свету на свой урок к шестиклассникам. Она в школе вела историю. После спаренного урока она спросила у Светы, что ей понравилось, а что – нет. Света придралась к нормандской теории, потому что имела все основания не считать её убедительной. И возник напряжённый спор. С этого дня Света соглашалась присутствовать только на уроках литературы, вела которые Ксения Николаевна. Эта Ксения Николаевна ей пришлась по душе. Она не была похожа на заскорузлых училок литературы, известных Свете. Не было у неё совковой манеры докапываться до сути каждой строки – мол, Чичиков запел песню, так вот давайте-ка разберём, что именно Гоголь этим хотел сказать! Запел и запел. Любой человек может запеть песню, если накупит дёшево мёртвых душ. Где бодрое настроение, там и песенка. У Варламова и обоих его приятелей настроение портилось всякий раз, когда они замечали Свету. Они здоровались с ней, но издалека. Наташа, тем временем, подыскала себе квартиру и переехала. Больничный у неё давно кончился, и уроков было полно. Но после занятий она усиленно обучала Свету приёмам. Дней через десять Света их уже знала столько, что потянула бы на разряд. Общаясь с Наташей, она не могла не заметить, что та старается обходить вопросы о личной жизни, о прошлом и о мечтах. Казалось, что ни того, ни другого, ни третьего у неё просто не было и что вся её жизнь овеяна некоей мрачной тайной. Но Свете с этой таинственной рыжей личностью было ужас как интересно. Она к ней здорово привязалась.

Все эти дни Жоффрей продолжал худеть, хоть и не страдал отсутствием аппетита. Однако опухоль на преднизолоне стремительно уменьшалась. К последним числам апреля она была не больше горошины. По совету Ирины Серёжка плавно снизил дневную дозу лекарства до четвертинки таблетки. Так как других таблеток Жоффрей не пил, а преднизолон, который вызывал жажду, теперь воздействовал минимально, необходимость гулять по ночам отпала. Рита поздравила с этим Свету. Но та в ответ заявила, что ей ночные прогулки были приятны и что она прекращает их исключительно для того, чтоб не беспокоить Серёжку. Когда настал выходной, она ему предложила свозить Жоффрея к онкологу на Каширку. Сказано – сделано.

– Полагаю, это не онкология, – заявил кандидат наук, внимательно осмотрев крошечную опухоль, – слишком уж хорошо она среагировала на преднизолон. Для мастоцитомы это не характерно.

– А что же это такое? – спросила Света.