Кубыш-Неуклюж

– Я вам очень признателен, – едва слышно сказал Серёжка. Его спокойствие, а точнее – остекленелость, вдруг стало трескаться, будто кто-то взял да и наступил на стекло тонким каблуком. Кто? Зачем? Осторожно взяв своего бульдога, он повернулся к двери. Наташка молча его направила в коридор и вслед за ним вышла.

– К хирургу, – распорядился он, – скорее, скорее! Ведь у нас мало времени! Жоффрей, как ты?

Жоффрей ответил слабым урчанием. Михаил Владимирович им встретился в коридоре – как и тогда, в самый первый раз. С ним была Фаина. Они приветливо поздоровались.

– Посмотрите, пожалуйста, что у нас, – попросил Серёжка, беря бульдога под лапы, – видите?

– Опухоль у вас, опухоль, – произнёс Михаил Владимирович. Большая, страшная, безнадёжная. Рак его доконал. Ничего не сделаешь. Удаляем и удаляем, а толку – ноль. Это уже просто какое-то издевательство над животным. Поймите правильно – мы здесь все заинтересованы в том, чтобы продолжать лечение, но никто обманывать вас не будет.

– Так что нам делать-то?

– Вы ведь сами уже догадались, мой дорогой, – вздохнула Фаина, погладив сморщенный лоб бульдога, – тут ничего не сделаешь. Вы должны спасти его от мучений. Он будет вам благодарен. Богом клянусь. Вы его глаза не видите, а мы видим.

– Спасибо вам,– вдруг подала голос Наташа, беря Серёжку за локоть, – всего хорошего.

– И решительно потащила его к дверям. Там ждал Мишико.

– Всё, едем? – осведомился он, встав с кушетки.

– Да, – кивнула Наташа, – и очень быстро.

В машине она уселась рядом с Серёжкой. Жоффрей лежал на его коленках. Машина тронулась, и в огромных, мокрых глазах бульдога стали мелькать огни – один за одним, вереница за вереницей, россыпь за россыпью. Вдруг Жоффрей с оттенком вопроса хрюкнул – куда, мол, едем?

– Едем домой, – ответил ему Серёжка, – и никуда больше из дома мы не поедем, разве что в парк. И летом в деревню. Ты ведь поедешь в деревню?

Жоффрей захрюкал мечтательно. Да, он очень любил деревню.

– Зачем она мне стала говорить про его глаза? – сдерживая слёзы, спросил Серёжка Наташу, – что в них такого?

– Они действительно страшные, – был ответ, – ему очень больно. Но беда в том, что он хочет жить. И он никогда не сдастся и не сломается. Он всегда будет хотеть жить, потому что ты рядом с ним. Любовь побеждает боль. Об этом та добрая медсестра тебе не сказала из милосердия.

– Ты не врёшь?

– А зачем мне врать? Я не добрая.

Подъезжали. Серёжка велел Наташе написать краткую СМСку о результатах поездки в клинику. Назвал номер. Наташа быстро всё сделала. Через пять минут поступил ответ: "Я завтра приду".

Солнце почти село. Когда Жоффрея несли к подъезду, он не отрывал глаз от детей, резвившихся на площадке. Они его не заметили. Не заметил его и Эдик. У него был вечерний ажиотаж. Но его заметили две соседки, курившие у подъезда, и сердобольный хозяин двух лабрадоров – тот самый, кто порекомендовал жулебинского хирурга. Он хотел подойти спросить, как дела, однако Наташа сделала запрещающий жесть. Пока она нажимала кнопки кодового замка, две женщины умудрились выплеснуть на Жоффрея столько эмоций, что у Серёжки глаза на миг оживились. Он вдруг подумал, что всё будет хорошо, потому что так должно быть. Но это была очень мимолётная мысль.

Дома он поставил Жоффрея на пол. Тот подошёл к воде. Он пил очень много с тех самых пор, как опухоль начала усиленный рост. Потом ему дали кусок варёного мяса. Расположившись на кухне, бульдог стал ужинать. Он ел медленно, очень медленно, хотя это был первый приём пищи за сутки. Рыжая и слепой, сидя за столом, наблюдали.

– Надо искать хирурга, – сказала рыжая, закурив. Слепой на неё уставился.

– Как – хирурга?

– Вот так.

– Я не понимаю. Тебе сказали, что эта штука не операбельна!

– Значит, надо искать того, кто скажет иначе. Нельзя тащить собаку на бойню. Это тебе не овца. Это существо с интеллектом. Доброе и разумное существо не должно умирать на бойне. Ты меня понял?

– А что оно должно делать? Мучиться и кричать? Это будет правильно? Я не знаю, я просто спрашиваю!

– А я тебе повторяю: любовь побеждает боль. Ты хочешь убить того, кто так тебя любит? Ты думаешь о его физических муках, а о моральных не думаешь? А вот он на бойню не хочет! Он не давал своего согласия! Он намерен бороться, ибо он храбр и полон достоинства. Значит, надо пытаться что-нибудь сделать. Можно отдать собаку на операцию с большим риском, а вот на бойню – нельзя, даже если бойня избавит её от мук. Это унизительно! Недостойно! Это плохая смерть. Конечно, я понимаю – ты не увидишь его глаза. Но ты их представишь.

– Да никакой хирург не возьмётся за абсолютно бессмысленную работу, мать твою драть! – взорвался Серёжка, – а если кто-нибудь и возьмётся, Жоффрей умрёт под ножом! Опухоль огромная!

– Наконец-то ты меня понял, – проговорила Наташка и погасила окурок.

Жоффрей вдруг встал. Приблизившись к миске с водой, только что наполненной до краёв, он вылакал её всю, до самого дна. Потом он внимательно посмотрел на своих друзей и утопал в комнату, еле-еле переставляя лапы. Кусок варёного мяса был съеден только на треть.