Кубыш-Неуклюж

– Для того, чтоб спросить у меня, не знаю ли я, где Светка?

– Не только.

Серёжке вдруг показалось, что он на одну секунду её увидел – тонкую, рыжую. Будто сверкнула молния, уничтожившая его слепую защиту от ненавистной ему действительности. К счастью это было не так. Он не хотел видеть эту пришелицу из метели. Он не хотел, чтоб она взяла да и задержала его на звёздном пути вслед за лопоухим бульдогом. Тот ждать не станет. Недаром Катя сказала, что складки на его лбу – это карта. Карта другой галактики. Той, откуда он родом.

– Я все свои тридцать лет, с самого рождения, никогда никого не любила и не жалела, – заговорила Наташа, все так же глядя на белый шквал за окном, – мне всегда казалось, что это – бред, мешающий жить. Но месяцев восемь назад, ясным майским днём, я вдруг задалась вопросом, почему счастливы отдающие. И знаешь, что меня натолкнуло на размышление?

– Я и он, – произнёс Серёжка, указав пальцем на неподвижного и встревоженного Жоффрея, – но ты права, это бред. Когда отдаёшь против воли, радости мало. Когда отдаешь тому, кого любишь, то начинаешь любить сильнее. А впереди – вечная разлука. Какое к дьяволу счастье? Где ты его у меня увидела?

– Здесь, – был ответ Наташки. Протянув руку через весь столик, она прикоснулась пальцем к ресницам правого глаза слепого. Они щекотно затрепетали.

– Он ничего не видит, – сказал Серёжка, – он мёртвый.

– Но он подвижный. Он смотрит. Он впечатляет. И я такая же. У него – взгляд вечности. Разве ты материалист?

– Нет.

– Тогда почему – вечная разлука?

– Да потому, что праведники едва спасутся. А я – не праведник.

– Так порадуйся за него! – опять тронула Наташка пальцем Жоффрея. Тот хрюкнул и поспешил облизать ей руку.

– А кто заплачет по мне? – поинтересовался Серёжка.

– Я.

Он изнемождённо провёл ладонью по лбу.

– Чего ты от меня хочешь?

– Помощи. Ты мне нужен. И он мне нужен. Ты слышал сам – я не зарыдала, когда увидела, что с ним сделали. А ведь я хотела себе завести щенка! Как бы я смогла его полюбить? Я просто не знаю. Мне очень нужно пробить в себе эту стену. Пожалуйста, помоги.

Тут Серёжка понял, чего ей надо и он сознательно вспомнил как час назад она буквально спасла Жоффрея от смерти. Это ему помогло овладеть собой.

– Какая ты молодец! ты хочешь пробить в себе эту стену? Да только как ты её пробьёшь-то, если тебя не волнует, какой ценой это будет сделано?

– Так ведь это и есть стена, которую я мечтаю сломать! – вскричала Наташка, – возможно, это тупик. Наверное, Светка тебе сказала, кто я такая. Ты можешь себе представить, что это значит и что за этим стоит? Меня с младенческих лет приучили любой ценой во всём добиваться если не лучшего, то хорошего результата. Я, получается, применю свою целеустремлённость против неё самой! Не знаю, чем это кончится. Если я готова идти на самоуничтожение, то зачем меня унижать?

– По-моему, это всё какое-то странное лицемерие с непонятной целью, – против желания перешёл Серёжка на грубый тон, – или ты поехала головой. Но мне наплевать. Скажи, когда ты заметила его опухоль?

– Не скажу! А впрочем, почему нет? Скажу. Когда ты его поднял, а этот урод начал вырывать. Ведь это случилось под фонарём. Мне кажется, я этому вурдалаку выбила зубов шесть. Всю пятку себе отбила об его пасть сквозь зимний ботинок! Ты представляешь? А тот, второй, возможно уже не встанет.

Серёжка вдруг ощутил страшную усталость. Она на него свалилась, как опрокинутая стена.

– Целых шесть зубов? – переспросил он, зевая, – не многовато ли?

– Маловато! Он оскорбил Жоффрея. И он хотел с ним расправиться.

Этот довод Серёжка принял. Любой другой вряд ли бы подействовал на него.

– Наташка, ты слишком классная, – сказал он, – я тебя боюсь. Я очень тебя боюсь.

– Можешь не бояться. Я – робот, притом весьма примитивный. От вас с Жоффреем мне нужно только одно – чтоб вы помогли мне стать человеком. Это банальность, но это правда. Хочешь – считай меня Электроником, хочешь – Терминатором, хочешь – дурой. Мне все равно. Пусть меня боится мастоцитома.

– Спасибо.

Наташка вдруг улыбнулась. Серёжка это почувствовал. Ему стало очень тепло. Он понял, что проиграл чемпионке бой, который она не хотела выиграть. Молча встав, он к ней подошёл и взял её руки. И начал их целовать. И ангелы вдруг действительно стали петь звенящими голосами «Царицу Савскую», заставляя лица обоих пылать от радости. Но ведь ангелы – это ангелы. Перед их глазами возможна одна лишь радость, порой – очень мимолётная. Руки слабо отдёрнулись.

– Я пойду. Мне надо идти.

– Ты можешь остаться. За окном – вьюга. Метро уже не работает. У меня, кажется, есть вино.

– Нет, уж лучше вьюга, – вежливо отказалась Наташка и закурила последнюю сигарету перед прощанием . Жоффрей встал и громко захрюкал. Он не хотел, чтоб рыжая уходила. Ему понравились её ножки, перед одной из которых не устоял даже Шкаликов, хоть его оглоушить было бы трудно даже ковшом экскаватора. Через пять минут Наташкины каблучки стучали по улице, удаляясь к метро, которое не работало.

Через десять дней, четвёртого марта, Серёжка ей позвонил.