Кубыш-Неуклюж

– Во-первых, он в таком состоянии под наркозом просто умрёт, – заговорил врач, – во-вторых это операция невозможна, поскольку опухоль приросла к костям. И, наконец, в-третьих, если бы даже она и была возможна, смысл бы отсутствовал, потому что опухоль вновь бы выросла. У него – четвёртая стадия онкологии. А четвёртая стадия онкологии – это буквальный синоним смерти.

– Но мы не можем остановить его сердце, – произнесла Наташка, – вы понимаете?

– Понимаю. Но у меня для вас других предложений нет. Я очень прошу меня извинить.

–Но это неправильно!

– Может быть. Но я не мясник, а доктор. И здесь не бойня, а медицинское учреждение. Если доброе дело вам почему-то кажется злым, позвольте ему дожить на сильных таблетках. Однако, я бы вам посоветовал…

– Мы каким-то чудом уже услышали ваш совет, – прервала Наташка, вскакивая со стула, – спасибо, всего хорошего!

На обратном пути сосед убеждал двух друзей Жоффрея, что доктор прав. Наташка уже молчала. Когда вернулись во двор, она объявила Серёжке, что заночует, видимо, у него. Поднявшись к нему, она поспала до вечера, а потом ходила покупать вырезку для Жоффрея, не допуская мысли, что он откажется от парного мяса. Но сразу после её прихода из магазина ей кто-то позвонил, и она умчалась – вряд ли на крыльях любви. Видя её спешку, Серёжка понял, что у неё какие-то неприятности.

– У меня возникло острое отвращение к жизни, – сказала она ему напоследок.

– Это пройдет.

– Это не пройдет. И я не хочу, чтобы проходило. Разве ты хочешь, чтобы тебя покинуло отвращение ко всему, что его внушает?

Сережка спорить не стал. Эдик, провожая рыжую полуголую чемпионку взглядом, даже не слышал, что говорят ему покупатели. Потом кто-то ему сказал, что дворники замуровывают в подвалах кошек, и он, взяв с собой Олега, пошёл откручивать бошки дворникам.

Через день, седьмого числа, всё было по-прежнему, с той лишь разницей, что Жоффрей, сидевший под деревом, ещё ниже опускал голову. Ближе к вечеру во дворе появилась Катя. Когда она появилась, рядом с Жоффреем стояли Эдик, Наденька и Маринка со своим Боней. Они настойчиво убеждали бульдога, что надо съесть кусок колбасы, который ему предлагал Серёжка, сидя на корточках. Уговоры были напрасны. При появлении Кати друзья Жоффрея вежливо отошли. Боня потянулся было за колбасой, однако Маринка строго его окликнула, и он кинулся к ней, чтоб не получить поводком.

Катя поздоровалась. Уронив кусок колбасы, Серёжка вскочил. Его лопоухий друг, подняв мутные глаза на это блондинку, к которой он девять лет назад подбежал, чтоб встать между нею и хулиганами, вдруг не выдержал, завизжал с непереносимейшей интонацией – мол, смотри, смотри, что здесь происходит! Это, по-твоему, хорошо?

– Мама мне достала Тромал, – сообщила Катя, погладив его костлявую спину, благодаря чему он умолк, – это очень сильные обезболивающие таблетки. При онкологии применяются.

– Ты попробуй заставь его их сожрать, – устало сказал Серёжка, – он ничего не ест уже третьи сутки. И у него, мне кажется, появились позывы к рвоте.

– Бедный малыш! – простонала Катя. Присев на корточки, она с прежней, давно оставленной нежностью обняла бульдога за шею. А он с трудом поднял голову и лизнул её длинный носик. И это, кажется, было самым последним его движением, сделанным не от боли, а от любви. Подошёл Олег.

– Серёга, – произнёс он, глядя на Жоффрея и Катю, – что-то наш хрюкающий дружбан совсем упал духом! Давай в машину его посадим.

Это, на первый взгляд, странное предложение не было лишено логической составляющей. Жоффрей очень любил машины. Больше других любил он, конечно, машину Кати. Но и в Олеговой мог сидеть целыми часами, гордо взирая через открытую дверь на тех, кто проходил мимо. Кате, которая безуспешно пыталась скормить бульдогу таблетку, эта идея также весьма понравилась.

– Да, Серёженька, да, – сказала она, вставая, – пусть наш Жоффрей посидит в машине, а мы с тобой попьём кофе у тебя дома. У меня что-то кружится голова. Видимо, упало давление.

– Значит, надо тебя накачать, моя дорогая, – сострил Олег, – Серёга, тебе напарник не требуется?