Кубыш-Неуклюж

Серёжка не отвечал. Взяв Жоффрея на руки, он направился с ним к машине. Катя шла рядом, придерживая его за рукав. «Уазик» был припаркован вблизи торгового павильона, если так можно было назвать длинный стол с весами и груды ящиков. Покупателей было много, но ещё больше столпилось около Эдика самых разных его друзей – бездельников-алкашей, дедов-болтунов и прочих. Все они уже что-то пили. Также стояли и три непьющих чеченца – Умар, Иса, Ибрагим. Серёжка их знал. Вид они имели бандитский. Приехали на "Инфинити". О делах, которыми связан был с ними Эдик, мало кто знал, но слухи ходили всякие. Все четыре дверцы "УАЗа" были распахнуты. В нём сидели Надя, Матвей и Соня. Перепоручив им Жоффрея, Катя с Серёжкой пошли домой. Народу сквозь двор шагало от метро столько, что топот и голоса сливались во что-то плотное, неделимое, как поток. Стук Катиных шпилек был самым громким. Над сталинскими домами, располагавшимися на западной стороне двора, уже разметался до середины неба закат. Он был очень ярким.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Пока Серёжка запирал дверь, Катя прошла в комнату, и, усевшись там на диван, зашмыгала носом. Серёжка ей не мешал. Он начал готовить кофе. Но не успел чайник закипеть, как в дверь позвонили. Решив, что случилось страшное, Катя бросилась к ней сама, и, опередив Серёжку, открыла. Вошёл Умар, чеченский друг Эдика. Он держал на руках Жоффрея. Тот тяжело дышал.

– Ребята, он плачет, – хрипло сказал чеченец, – нельзя собаку бросать. Собаки ведь без хозяина везде плохо, будь она хоть в машине, хоть в самолёте. Держите.

– Спасибо вам, – проронила Катя и приняла Жоффрея. Чеченец сразу ушёл. Кофе был готов. Серёжке его совсем не хотелось, но почему-то он думал, что будет правильно, если он займётся сейчас одним делом с Катей. Своего пса они положили на пол посреди кухни. И он лежал неподвижно. Время от времени на его глаза наползали веки. Именно наползали, а не соскальзывали мгновенно, как это всегда бывает, когда моргаешь. Он моргал так.

Окно было приоткрыто, и со двора доносился весёлый шум. Серёжка зачем-то напомнил Кате о том, как Жоффрей много лет назад во время их ссор взволнованно подбегал то к ней, то к нему и жалобным писком просил их перестать ссорится.

– Да, – отозвалась Катя, – было такое. Кстати, хирурга я не нашла. Искала, да без толку. Но ведь есть народные средства. Может быть, их применить?

– Народные средства?

– Конечно! Их очень много. Я поэтому поводу интернет прошерстила из края в край. Вот, например, чага. Это такой нарост на берёзе. Ну, типа, гриб. Делаешь отвар из этого чаги и пьёшь его каждый день.

Катя замолчала.

– Ну, и что дальше? – спросил Серёжка.

– Рак вроде как проходит.

– Проходит?

– Да! Может, пойдём в лес, найдём эту чагу?

Серёжка не понимал, зачем она это говорит. Но он на неё не злился. Катя есть Катя. Она всегда такая была. И на самого себя он не злился. То, что его изнутри выжигало адским огнём, нельзя было назвать злостью. Нет, это был самый безнадёжный, убийственный и мучительный из всех видов ненависти – ненависть к самому себе. Из неё нет выхода.

– Катька, если бы я ему покупал на зиму ботинки, то всё было бы отлично, – говорил он, допивая кофе, – этот бульдог сейчас прыгал бы и носился, а не лежал вот так. А если бы я не решил делать операцию у жулебинского врача, то всё было бы неплохо. Он бы сейчас ходил. А если бы я вовремя купил Масивет, он бы ковылял.

– Перестань, – повторяла Катя, – пожалуйста, перестань!

Но она не знала, что можно сказать ещё. Прежде чем уйти, она очень долго сидела перед Жоффреем на корточках, положив на него ладони. Он тяжело вздыхал всякий раз, когда ему прямо на нос падали её слёзы. А потом Катя ушла, сказав, что завтра придёт и принесёт чагу.

Солнце уже опустилось за горизонт. Решив дома не сидеть, Серёжка схватил Жоффрея и опять выбежал с ним во двор. И первыми, с кем он там столкнулся, были Алёна с Настей. Они хотели к нему зайти, но он их опередил.

– Да они висят, как верёвки! – вскричала Настя, потрогав лапы Жоффрея, – господи боже! Что же это такое?

– Это четвёртая стадия онкологии, – повторила Алёна слова хирурга, – а что врачи говорят?

Серёжку этот вопрос уже доконал. Он что-то ответил. Поняв, что ему сейчас не до разговоров, Алёна пошла домой. А Настя пошла с ним к Эдику. Там торговля шла бойкая, как и пьянка. Но все притихли на один миг, увидев под фонарём слепого с его бульдогом. И как-то так получилось, что за какое-нибудь час, который Серёжка там простоял, держа на руках Жоффрея, к ним подошли почти все, кто Жоффрея знал, а человек десять с ним познакомились. Наденька подошла со своей ватагой. Дети просили поставить бульдога на землю, чтобы им было удобнее его гладить.

–Нельзя, – отвечал Серёжка, – он упадёт. Видите, какие у него лапы?

– Да, это точно, – признала Наденька, тронув лапу, – они какие-то стали мягкие, совсем слабые! Бедный, бедный Жоффрейчик! Но всё с тобой будет хорошо, поросёнок.