Кубыш-Неуклюж

– Пивной бочонок, – не согласился Матвей. И вновь разгорелся давнишний многоголосый спор, на кого Жоффрей похож больше. А он был больше всего похож на сломанную игрушку – всё у него висело, одни лишь уши ещё стояли торчком. Подошли Маринка, Ира и Ленка со всеми своими псами. Три эти бабы Жоффрея просто затискали, а Серёжку так задолбали рекомендациями, что Эдик на них даже наорал, а Олег сказал им, чтоб убирались. Они обиделись.

– Да ты душу свою отдашь, кобелина, за проститутскую задницу! – заявила Эдику Ленка и повернулась к Олегу, – а ты – за пару бутылок водки!

– Но так как у вас, мадам, ни того, ни другого нет, то и обсуждать мы это не будем, – сказал Олег. Десяткам людей с обеих сторон прилавка стало смешно, а Ленке – обидно. И разгорелся скандал. Настя его мягко пресекла, указал скандалящим на Серёжку с его собакой.

Все подошли к Жоффрею – и Николай Иванович со своим французским бульдогом, и сердобольный хозяин двух лабрадоров, и тётя Роза со своей кошечкой, и родители всех детей, и кто-то с ирландский сеттером, и с овчаркой, и с пекинесом. Чеченцы спрашивали Серёжку, не нужно ли ему денег, чтобы поставить Жоффрея на ноги. Надя им отвечала вместо Серёжки, что тратить деньги необязательно, потому что Жоффрей выздоровеет сам. Кто только не подходил! Даже две мамаши вдруг прикатили свои коляски с детской площадки. Всех удивляло то, что лапы Жоффрея стали, действительно, как верёвки. И почему-то никто-никто не сказал, что это уже конец.

Было двадцать минут одиннадцатого, когда Настенька проводила двоих беспомощных до подъезда. Подобно Кате, она дала обещание завтра к ним заглянуть непременно. Взойдя на второй этаж, Серёжка столкнулся там с тётей Люсей, спускавшейся погулять. Она у него спросила, зачем он так измывается над собакой. Серёжка ей не ответил. Отперев дверь, он быстро вошёл и быстро её закрыл. Судя по всему, у Жоффрея была повышенная температура. Чтоб ему не было жарко, Серёжка его положил прямо на паркет около дивана, а сам пошёл чистить зубы. Окончив этот процесс, он закрутил краны, и – чуть не выронил щётку. Из комнаты доносилось чудовищное храпение. Так Жоффрей не храпел ещё никогда. Подбежав к бульдогу, Сережка встал на колени, чтобы на ощупь определить, закрыты ли у него глаза. Глаза были широко открыты. Больше того – из них текли слёзы. До неестественности расслабленный, неподвижный бульдог храпел во всю грудь и плакал.

Серёжка весь задрожал. С трудом найдя телефон, который, как выяснилось, упал со стола на стул, он позвонил Эдику.

– Что случилось? – осведомился тот почти трезвым голосом.

– Ты не мог бы ко мне зайти? – попросил Серёжка, – прямо сейчас?

– Ты можешь мне объяснить, что произошло?

– Не то, что ты думаешь! Но какой-то другой кошмар.

Эдик появился через минуту. Сделав шаг в комнату и увидев Жоффрея, он аж попятился.

– О, Аллах!

– Да что с ним такое? – вскричал Серёжка, – скажи, пожалуйста, что с ним?

Усевшись на табуретку в прихожей, Эдик дрожащим голосом сообщил, что выглядит Жоффрей страшно: шерсть у него вся вздыблена, в глазах – слёзы, и он храпит, как шайтан!

Последнее обстоятельство для Серёжки не было новостью. Опять взяв свой мобильник, он начал нажимать кнопки. Но цифры путались у него в голове, и только с четвертой попытки ему как-то удалось набрать номер. Катя мгновенно вышла на связь.

– Да, Сережа, да! Что случилось? Пожалуйста, не пугай меня!

–Я не собираюсь тебя пугать. Но ты испугаешься.

И Серёжка поднёс мобильник к морде Жоффрея. Через десять секунд он опять прижал его к уху.

– Слышала?

– Это он? – пропищала Катя, – что с ним твориться?

– Он неподвижно лежит и вот так храпит! Глаза у него обезумевшие! Что делать? Ты можешь мне объяснить, что делать?

Катя заплакала.

– Я не знаю! Просто не знаю! Может быть, вызвать скорую ветеринарную помощь?

– Что это даст? У них разве есть наркотики?

–Ты о чём? Какие ещё наркотики?

– Морфий!

–Конечно, нет!

– Так за каким чёртом их вызывать? – заорал Серёжка, – что это даст? Они мне скажут одно: надо усыплять! Ты можешь сейчас приехать?

– Нет, не могу, – простонала Катя, – я опять чувствую себя плохо! И я одна с детьми! С кем я их оставлю? Ведь дома нет никого!

Она говорила что-то ещё. Он её не слушал. Держа телефон у уха, он торопливо шагал взад-вперёд по комнате, содрогаясь, когда Жоффрей начинал храпеть особенно страшно. И кто-то очень жестокий внезапно вытащил из глубин его памяти самый светлый миг его жизни. Она вбегает и обнимает его, Серёжку, но только одной рукой, и громко кричит: «Серёжка, Серёжка! Он меня спас! Это настоящий бульдог! Наверное, потерялся! Он теперь будет наш!». И что-то смущённое, хрюкающее, лопоухое, которое она держит другой рукой, облизывает его, Серёжкину руку. Какой-то мягкий, смешной и трогательный комочек.

– Да пусть она немедленно приезжает! – вдруг закричал во всю глотку Эдик, – души у неё нет что ли? Её собака не проживёт эту ночь!

– Да я не могу! – завизжала Катя, услышав крик, – я завтра приеду, завтра!