Куда пропали снегири?

- Беслана посадили. Говорят, сам пришёл, с повин­ной. Ждёт, скоро уже освободится. А сестрёнка у Да­вида живёт, семечками нас угощала. Мананой зовут. Ну, как тебе мёд?

-Удивительный. Вроде и сладкий, а как будто с гор­чинкой.

Мёд с горчинкой. Зосим сказал, оттого с горчин­кой, что каштановый. Наверное, он прав.

МИЛЫЕ БРАНЯТСЯ - ТОЛЬКО ЛИ ТЕШАТСЯ?

Милые бранятся, только тешатся. И действи­тельно, брань бывает такая полюбовная, такая симпатичная бывает брань, что умилённое бранью сердце принимает её как должный, даже же­ланный атрибут семейной жизни.

-   Моя-то дурочка третий день как у меня живёт, - мило улыбаясь, делится новостью со знакомой пожи­лая женщина на автобусной остановке. - Поцапалась со своим-то, вот и хлопнула дверью...

-   Молодые... Притираются... - охотно поддакнула знакомая и тут же «прописала» рецепт. - Пусть спус­ку не даёт, мужики, они такие, на голову сядут, если вовремя их не приструнить.

-   Да уж, учу. Кто ей, кроме матери, подскажет?

Такие привычные разговоры. Такие привычные ре­цепты, такие привычные жизненные коллизии. Семей­ная ссора. Слово за слово, упрёк на упрёк, и - заискри­ло, закипело, забулькало. Хлопанье дверью одного, хлюпанье в платок другой. Несколько часов, реже дней, напряжения, и - «милые бранятся, только тешат­ся». Желанное примирение, поспешность извинений, и опять безоблачный небосвод над семейным гнездом, кажется, такой надёжный и такой долговременный.

Но вот опять пасмурнело. Обидные слова близко­го человека, которые, казалось, были похоронены в самой глубине нашего сердца, вдруг выясняется, не умерли. Живут и здравствуют, будоражат притих­шую память, провоцируют нас на смекалку и изобре­тательность. «Я отвечу...» «Я так скажу...» «Я припомню...» И уже перехватило дыхание от подсту­пившего к сердцу гнева. Побольше, поизощрённее, наотмашь. Гнев услужлив. Он обладает удивительной способностью нажать на какой-то одному ему изве­стный в человеке клапан, дабы выпустить на волю мутный поток площадной брани и непотребных слов. Бывает, где-то в закоулках разума мелькнёт испуган­ное: что я горожу, какой стыд, остановись! Но прис­туп гнева мгновенно прихлопнет здравую мысль и помчит нас дальше, по кочкам, по кочкам, пока, обес­силенные этой гонкой, мы не падаем в изнеможении от усталости и стыда. Потом окажется - зачем кипя­тились? Не стоит «выеденного яйца» взбесившая нас проблема, но ведь не воробей слово, вылетело уже, закружило над нашим домом. Влетело по назначе­нию в душу ближнего, мгновенно припечатавшись к ней смертельно опасной ржой.

Именно эта ржа и позволяет нам говорить о гне­ве, как о смертном грехе. Гнев бесследно не прохо­дит. Ни для того, кому предназначается, ни для то­го, в чьём сердце закипает. И если поначалу можно благодушествовать и снисходительно улыбаться над тем, как бранятся милые, то спустя время можно разводить руками и недоумевать сокрушённо: ну че­го бы им не жить? Всё есть, молодые, здоровые, а разбегаются.

Не знаю точной статистики, но не ошибусь, если скажу: многие, очень многие семьи рушатся именно из-за этого. До краёв полна чаша обид, нанесённых друг другу в запале гнева, ярости. Попрано достоин­ство, измельчены чувства, совместная жизнь становится мукой, никому не нужным истязанием. А бывает - терпят. Обороняясь от половины своим безразличием и равнодушием, ловя на стороне мимо­лётные праздники, твёрдо зная, что никогда уже не слюбится. Латают дыры в хлипкой шлюпке семейного бытия разных целей ради: ребёнок без отца, квартира неразменная, старики-родители не переживут.