Первым делом во дворе строили из досок столы и скамейки, которые со двора тянулись на улицу, так как на похороны со всей Осетии приходило от 500 до 3 000 человек. В громадных котлах варили говядину, или по-осетински – хашламу, в ряд стояли бочки с натуральным вином, закупленным в Имеретии. Каждый осетин имел у себя дома толстую тетрадь, где были записаны все люди, которые когда-то были на похоронах в его доме. И если в доме у этих людей кто-то умирал, то и он шел к ним на похороны. Покойник лежал до тех пор, пока не приедут все родственники из отдаленных мест. Около его головы клали и летние, и зимние шапки, и различные фуражки. Вероятно, полагали, что они ему там пригодятся. Наконец в назначенный день собирались все, кто считал нужным прийти и проводить покойника в последний путь. После кладбища все приходили к дому покойного и садились за стол. Съедали несколько быков и выпивали море вина. Несколько человек с мешком обходили длинные ряды столов, собирая деньги на помощь семье покойного. На второй и третьей тризне деньги уже не собирали. После поминок все мирно расходились по домам, пошатываясь, будучи в изрядном подпитии. Осетины очень мирный народ, и во время такого обильного винопития никогда никаких драк и разных эксцессов не возникало.
У моей больничной медсестры Сони Табатадзе в областном центре Цхинвали жил отец – старый Симон. Однажды летом мне пришлось ехать в областной центр, и я решил остановиться у Симона. Весь город тогда утопал в садах и был тихий и приятный. Только центр был застроен невысокими административными зданиями и магазинами, а остальные районы города состояли из частных домов с садами и огородами. Я нашел искомую улицу, с обеих сторон засаженную деревьями. Улица была чистая, малолюдная и тихая. Наконец, я остановился у дома старого Симона, в удивлении смотря на необыкновенное сооружение у дороги напротив дома. Это была сделанная из новых неокрашенных досок самая настоящая православная часовня. Я подошел и подергал дверь, и она открылась. Внутри было светло от большого окна. В восточной стороне часовни была сделана небольшая абсида, где стоял Престол с лежавшими на нем Евангелием, целовальным крестом и стоявшим подсвечником. По бокам абсиды на стенах висели иконы, написанные масляной краской на оборотной стороне клеенки и заключенные в рамки. Иконы были хорошо написаны, видно, живописцем-профессионалом и, конечно, грузином, потому что Божия Матерь была типичная грузинка с большими персидскими глазами. Было там поясное изображение Иисуса Христа с Евангелием, Никола Чудотворец, св. великомученик Георгий и св. равноапостольная Нина, просветительница Грузии. Это было просто чудо. Такая замечательная, стоящая под крестом, православная часовня в одичавшей от безбожия области. Я помолился, приложился к иконам и вышел с легким сердцем и просветленной душой. Тяжело было жить в языческой Осетии. Для церковного окормления мне приходилось раза четыре в год ездить в Тбилиси на междугородном автобусе в собор св. Александра Невского к старцам из Глинской пустыни и митрополиту Зиновию. Там был настоящий оазис Православия в пустыне безверия.
Когда я вошел в дом, старый Симон Табатадзе садился ужинать. Я поклонился ему и приветствовал: «Гамарджоба!» Он мне ответил: «Гагиморджос» – и пригласил меня к столу. На столе уже стоял кувшин с холодным белым вином, и старуха поставила второй стакан. Мы со стариком выпили за встречу, скоро и старуха подала горячее лобио – фасоль по-грузински с приправами – и суп харчо. Я спросил у старика:
– Генацвале, что это за чудо около твоего дома и кто построил и украсил иконами эту благодать?
Старик как-то замялся и принялся работать ложкой, набивая себе рот фасолью, но старуха, которая слышала вопрос, сказала:
– Это все дело рук Симона, а иконы писал художник Валико. Симон приходит в часовню и читает там вслух грузинскую Псалтирь, Евангелие, и со всей улицы собирается народ слушать Слово Божие, а один раз в месяц из Гори приезжает священник и служит литургию и молебен. Так сюда приходят люди со всего города и стоят на улице, потому что в часовне уже места не хватает.
– А власти не запрещают? – спросил я.
– Да один раз пришла милиция, но из домов вышли все жители и в два кольца окружили часовню, некоторые даже вынесли ружья. Их начальник посмотрел, махнул рукой и увел свою команду, и больше они не приходили. Люди любят эту часовню. Ведь в нашей области нет ни одной открытой церкви, ни одного священника, и народ совсем одичал в безбожии и впал в язычество. Семьдесят лет народ жил без церковного окормления, а семьдесят лет – роковая цифра. Как за семьдесят лет ветхозаветные евреи в вавилонском плену забыли свой язык и стали говорить на чужом языке, так и у нас в области за 70 лет пленения народа коммунистами народ позабыл свою веру и приклонился к язычеству. Но слава Богу, в стране начались большие перемены и Церковь опять восторжествует, – и старый Симон перекрестился.