Кукарека Иванович

Покупатель берёт с весов виноград, пчёл отгоняет, а они садятся на другие грозди, и человек взвешивает точно, ну как в аптеке…

— Виноград первого сорта! — нахваливает хозяин свой товар. — Пчела на плохой виноград ни за что не сядет, хоть на верёвке её тащи. — И опять взвешивает тех же пчёл — кладёт их вместе с виноградом на весы.

Тут бельчане, грозно гудя, окружили улей, но и пчёлы, раздражённо жужжа, облепили бельчан, и началась настоящая война. Один отмахивался шляпой, другой портфелем, третий газетой, а кто и просто руками.

Разозлились тогда пчёлы: «Ах, так!..» — и давай жалить всех подряд, правых и виноватых. Поднялся страшный переполох на рынке:

«Ох! Ох!» — кричали горожане, совсем как сельские жители.

«Дым! Дым нужен!» — закричал один, более опытный в таких делах человек, сразу видно, что пчеловод.

Тут каждый зажигает, кто что может. Повалил дым из разных мест.

— Эй! Рынок горит! — Пожарные прыгают в машины.

Ну, с помощью дыма и воды пробили себе дорогу к улью. Когда один из пожарников заглянул внутрь, то увидел… ушанку и вытащил её на свет божий. А на дне, под ней, что бы вы думали было? Ну конечно, медовые соты!

— Вот она!.. Вот она!.. — закричали бельчане, с треском отрывая от шапки уши. И тут вокруг этого проклятого головного убора началось целое собрание, правда, что без президиума.

— Ах ты, нечистая сила! — орали горожане и сельчане. И кто старался плюнуть на неё, кто об землю ударить, а кто под ноги себе бросить и в землю втоптать.

— Под суд всех отдам! — разозлился крестьянин. — Убыток хотите мне причинить? Души у вас нету! Связались с какими-то пчёлами, а на ни в чём не повинной шапке хотите злость свою сорвать?!

Но бельчане после этого забрали у него и улей, и виноград и вытолкали его, улюлюкая, в три шеи с базара.

Присел тогда этот крестьянин на кротовый холмик и сказал:

— Ничего, зимой смешаюсь опять с теми, у кого серые шапки, попробуй тогда узнай меня!..

Но до зимы человек этот успел сшить себе другой чугунчик из кожи, к которому пришил два уха, ещё длиннее старых. Когда стало примораживать, он спрятал чугунчик за пазуху… и снова, как говорится, навострил лыжи. Правда, в Бельцы больше не показывался, чего не было, того не было, ему хватало где развернуться и без Бельц.

И, может, и сегодня его бы не опознали односельчане, если бы не один случай.

В доме у него была подушка для гостей. Вечером жена приносила гостю эту подушку, белую как лебедь и такую мягкую, что голова проваливалась в неё вместе с ушами.

— Из гусиного пуха, — ворковала жена, — только очень прошу, будьте осторожны: как на грех, я сегодня иголку упустила в пух!..

Гость спал, подложив себе кулаки под голову, и больше, конечно, не переступал через их порог, — кому охота в свою голову иголки втыкать?

Осенью женщина постирала всё в доме (к зиме готовилась). И когда меняла наволочки, перепутала подушки.

— Ох! — вскакивает ночью с постели женщина. — Встань, муженёк, прошу тебя, и посмотри, не воткнулась ли в меня куда-нибудь та самая иголка? Колется что-то, и тут, и тут… — показывает женщина.

Человек смеётся, а сам думает о чём-то своём и говорит тоже своё что-то:

— Где найду, там пусть и торчит, всё равно мне нужна надёжная вешалка для той шапки.

Но тут, как про иголку в подушке услыхал, так и сам начал дрожать от страха. Не даёт покоя иголка ему и жене — и всё тут.

Посмотрели — не видно иголки нигде, ни здесь, ни там! Делать нечего, легли — вся ведь ночь впереди. Меняли то одну подушку, то другую, а сон к ним не приходил. Зажгли свет, сели по-турецки среди комнаты и давай в четыре глаза и четыре руки искать иголку. Расшили одну подушку, перышко за перышком вытаскивали — нет иголки, только пух позёмкой по полу. Другую подушку расшили — перьев опять полная комната, а иголки нет… В доме уже ничего не видно было, как в метель.

На улице день давно, но откуда им знать об этом? Снова и снова копаются они то в одной подушке, то в другой…

За этим делом и застал их дружок, который зашёл пригласить их на свадьбу.

Оставил парень бутылку на полу и пулей выскочил на улицу: в доме творилось что-то несусветное… Целый буран перьев долго летел за ним следом…

Но вот человек и его жена помылись, почистились, все перышки с себя до единого сдули, спустились в погреб, — только там и можно было переодеться в новую одежду. Натёрли до блеска обувь, да и надушиться не забыли, и пошли на свадьбу. Вышагивали сначала гусиным шагом друг за дружкой, а после подхватил муж жену под ручку. Изредка, правда, косились друг на друга — не вылезают ли случайно перья на свет божий.

Музыка, как и положено, издалека ещё начала им марш играть. Услышав звук тромбона, гость стал весело пристукивать каблуками. Так и во двор вошёл. В который раз поднимал то одну ногу, то другую, но вдруг замер с поднятой ногой: музыка ни с того ни с сего смолкла, и все вокруг на него уставились.

— Батюшки! — разинули рты, как тромбоны, все собравшиеся. — Так это ты?

— Батюшки! Так это он!.. — как в барабан ударили слова.

— Он самый! — бубном задребезжали женские голоса.