Кухарка (СИ)

Вечера бывают разные. Бывают незаметные, похожие один на один, как бусины в идеальном жемчужном колье. Бывают лёгкие, с шумными приветливыми хозяевами и балагурами-гостями. Бывают спокойные, когда готовить приходится для вежливых интеллигентов. Бывают сложные, когда хлебосолы придирчивы, приглашённые — надменны, а в помощники тебе достаются не умеющие отличить бокал от фужера “специалисты”.

А бывают такие, как сегодня. В такие дни ты выкладываешься по полной, прилагаешь больше усилий, чем за целый месяц, но маленькое несоответствие ожиданиям устроителей вечера, лишняя пауза, возникшая в разговоре, случайная ошибка — и всё летит в тартарары. Вечера, когда от напряжения к концу дня ты готова только упасть на кровать и закрыть глаза. Выматывающие до самого донышка, вытягивающие из тебя все силы до последней. Вечера, когда ты хотела бы выплакаться, но слёзы — слишком большая роскошь для истощенного организма, поэтому он даёт тебе только усталость.

В такие вечера неблагодарность нанимателей ранит особенно остро. Колкие взгляды, небрежение — оно касается тебя, как острый клинок и раскалённые щипцы одновременно. В такие вечера единственное спасение — беречь себя, не принимать щипки близко к сердцу, не позволять разочарованию проникать в душу, не отчаиваться, не ставить крест на своих способностях.

Изо всех сил Леська старалась сохранять спокойствие, не понимая, почему Фёдор, после всего того, что сказал ей на улице, стал смотреть с таким отвращением? Чем недоволен хозяин праздника, если приготовленное не вызвало нареканий? Отчего так растеряна Ксения? Почему всё кружилось в неудовольствии, хотя разговор за столом протекал мирно, и темы затрагивались вполне праздничные?

Поведение только двоих человек было ей понятно. Матери хозяина — на её лице красным штампом горело: “Я всегда и всем недовольна, независимо от обстановки и окружающих людей!” И спутницы Фёдора — Леська её раздражала, как красная тряпка раздражает быка. Дважды боковым зрением Леська ловила на себе полные яда и злобы взгляды. Будь у красавицы возможность, она плеснула бы Леське в лицо кислотой. Фёдора же это, кажется, не беспокоило. Он лениво подбрасывал в топку разговора едкие темы, открыто улыбался сестре, оставляя Леське одно туманную, уничтожающую, ледяную ярость. Ей казалось, что в его молчаливом взгляде звучат протяжно язвительные слова, которых она не могла ни расслышать, ни понять.

Правда, был за столом ещё один человек, которого Фёдор ни в грош ни ставил — именинник. Непонятно, чем они насолили друг другу, но оба не скрывали презрения друг к другу.

— Справедливости ради замечу, — Фёдор медленно поворачивал бокал в руке, — что вертикаль власти создал вовсе не нынешний президент. Он всего лишь следовал русским историческим традициям, согласно которым “слабая власть” всегда кончалась для страны плохо.

— Государство должно служить народу, а не одному единственному человеку!

— А может ли вообще во главе России стоять политик, которому был бы совершенно чужд авторитарный стиль правления? — с усмешкой спрашивал Фёдор, будто бы и не слышал Максима. — Этим государством можно править только железной рукой, а такие, как Николай II могут привести только к краху.

— Да ты просто ненавидишь советский период, поэтому Николай и значится у тебя во врагах номер один.

— Отнюдь. В свое время, вовсе не приговоренный к отставке с поста президента после первого срока Медведев был испрошен уступить место своему преемнику прежде всего потому, что был заподозрен в “горбачевщине” — в опасном “раскачивании лодки”. Он, что называется, стал “попустительствовать”.

— О, только не начинай, свои заумные беседы о якобы известных тебе мотивах власть имущих.

Леська заметила, как Ксения бросила на брата умоляющий взгляд и беседа, с лёгкой руки Фёдора, перетекла в безопасное русло.

В конце концов, гости медленно, но верно перебрались в гостиную. Маленькая Александра немного куксилась — она уже хотела спать. Это было видно по неторопливым её движениям, по теням, которые то и дело набегали на глаза, по тому, как она прижималась к родителям, ожидая завершения вечера.

Леська тоже никак не могла дождаться, когда уже все начнут расходиться. Щёки её пылали, ноги гудели от усталости. В голове не осталось ни единой достойной мысли. Эмоции и смятение носились по душе разрушительным ураганом. Спина ныла. За последние четыре часа она почувствовала себя прислугой столь сильно, сколько не чувствовала, наверное, за всю жизнь.