Кухарка (СИ)

Она пошла к двери, очень медленно, осторожно. Услышав новый всхлип-стон, остановилась. Если ты не мать ребёнка, чем отвлечь его, и одновременно не привести его отца в ярость?

32

И каждый день как на войне,

Бесконечные попытки применить свой гнев,

Примирить врагов мне, возможно по такой погоде,

Остается гордо лицезреть, как ты уходишь.

Поломанные. “Та сторона”

Леська вышла вперёд:

— Позвольте я?

Среди яростного детского плача, её голоса почти не было слышно.

— Ей пора отправляться спать!

Леська была абсолютно согласна, но чтобы девочка нормально легла спать, ей нужно спокойное завершение вечера. Она, Леська, собиралась об этом позаботиться. Она протянула вперёд два сжатых кулачка.

— Что выбираешь? — и тут же, не дожидаясь ответа, открыла ладони. На левой лежала большая блестящая монета.

Все дети замирают от фокусов. Саша шумно, с надрывом выдохнула. Несмело посмотрела на неё, спрашивая, можно ли взять? Леська молча помотала головой. Опять сжала руки. Снова открыла: ладони были пусты. Потянулась и вытащила монету из-за уха малютки.

Фёдор повернулся к ним спиной, словно бы загораживая ребёнка и опустившуюся на колени девушку от гнева отца. Миролюбиво обнял его за плечи, — Женщины разберутся с этим! Пойдём, выпьем! Сейчас уже десерт принесут.

Леська нашла глазами Мишку. “Торт”, — прошептала ему одними губами..

Слёзы уже высохли. Их место заняло любопытство. Это было элементарно. Срабатывало абсолютно со всеми детьми. Почему же другие взрослые этого не видели? Или видели, но не хотели делать? Считали, что сломать, сделать ребёнка удобным, важнее его счастья?

Леська опустила руку в карман фартука. Вот уже на ладони маленький бумажный пароход. Покачала кистью, как будто это было море.

— Поплыли, — она пристроила пароход на руке Саши. Та несмело зашевелилась, изображая волны. У Леськи же на пальцах уже играла лодочка.

И они поплыли: обошли вокруг некоторых гостей, пробежались по веранде, поднялись наверх, спустили кораблики по перилам и опять поднялись наверх, разыскали в детской карандаши, разукрасили свои кораблики, поболтали и, наверное, было не так уж много времени, когда в детской появилась Ксения, чтобы как раз помочь своей дочери уснуть спокойным сном.

“Спасибо”, — прошептала она Леське одними губами.

Леська устало улыбнулась. Наконец-то день подошёл к логическому завершению. Большая часть её работы была выполнена. Она прикрыла дверь в детскую и устало опустила плечи. Последний час она много думала, несмотря на то, что сама была занята многими делами: читала Саше книжку, помогала переодевать ей пижаму и складывать игрушки. Она словно знала, как и что правильно делать, но не делала этого, потому что мозг её был загружен другой информацией.

Она так старалась сделать свою жизнь достойной его. Старалась подняться из грязи. Вылезти к свету чистоты, к утреннему солнцу. Старалась вдохнуть рассвет во всё, что делала. Не потому, что мечтала встретить его. Нет. Ради памяти. Ради тех дней, которые у них были. Ради ребёнка, которого они сделали. Ради себя.

А теперь оказывается, ему ничего такого не было нужно. Он её старания не только не оценил, он их даже не заметил. О, как она была рада возиться с Сашей, вместо того, чтобы купаться в его злобных взглядах, да наблюдать за воркованием с невестой!

Забыть о нём. Вырвать из сердца и идти своей дорогой не оглядываясь на прошлое. Она ведь могла это сделать? Она уже и не помнила себя, свою жизнь без попыток не думать о нём. Она ведь не относилась к тем особам, которые кладут жизнь на алтарь любви за мужчину, который им не принадлежит?

Иногда, конечно, устав, как и всякая женщина, мечтала о мужчине, который пришёл и окутал бы её теплом, решил бы все проблемы. Однако со временем, она оставила это. У неё было свое дело, и не было времени чувствовать боль, во всяком случае, часто.

Леська оторвалась от стены, медленно направилась к лестнице. Ещё совсем немного осталось, наверное, меньше двух часов и она будет совсем свободна. Навсегда уйдёт из дома, который причинил ей такую боль.

33

И дёрнул чёрт выпалить в ответ,

Что твой просчёт не будет прощён.

Потом ещё и ещё.

Двуличная дура: ну, и где твоя вера?

Ну и где моя планка?

Поломанные. “Та сторона”

Фёдор молча разглядывал девушку. Гордую осанку подчеркивала прямая, чёткая линия плеч, хотя он видел, как трудно ей скрывать усталость. Плечи, казалось, удерживало лишь усилие воли. Глаза её были чересчур внимательными и строгими: ничто не смягчало её взгляд. Весь её облик раздражал его, поскольку никак не отпускал его внимание. Это рушило в его сознании все цитадели, все стены, построенные ещё много лет назад.