Кухарка (СИ)

Почему её улыбки, волнение, дрожь пальцев оказались ложью? Грязной ложью! Почему? Он собирался потребовать объяснений! Чёрт подери, он собирался вытрясти из неё все объяснения, мыслимые и немыслимые, которые она только сможет дать! А если потребуется, то и выбить! Ярость, рождённая сознанием собственной правоты, требовала выхода.

Он не мог в своём воспалённом измученном воображении пока представить всех тех изощрённых пыток, которые хотел к ней применить. Последние несколько часов он изо всех сил сдерживал рвущейся наружу гнев, заставлял себя сидеть смирно, пить вино, разжимать челюсти и говорить.

Она, конечно, молодец, что помогла с Сашкой, пока Ксению отвлекла свекровь, но это только подогрело его бешенство. Ещё бы ей не уметь обращаться с детьми!

— Кухарка, куда это ты собралась?

Леська замерла. Почему этот голос всегда для неё так много значил? Почему она просто не могла пройти мимо, услышав его? Почему не могла не остановиться? Почему он вибрировал внутри неё, как вибрируют струны брошенной гитары? Почему она не могла научиться быть равнодушной к нему?

Леська медленно обернулась.

Фёдор казался стальным и непреклонным сразу — тёмный силуэт застыл в проходе, как необычная гротескная фигура. Они стояли одни в длинном коридоре, освещенном маленькими бра по правую и левую сторону от Фёдора. От этого его фигура казалась грозной, а тени, отбрасываемые картинами, вазами и комодом, — непрошенными гостями. Его лицо в полумраке приобрело какую-то особую тревожность, которой раньше Леська не замечала. Она напомнила себе, что несмотря на искажённые размеры, он оставался тем же неумолимым противником. Человеком, которого ей стоит опасаться, в руки которого она не должна угодить ни в коем случае.

— Господин что-то желает? — монотонно-холодным голосом произнесла она, надевая на лицо маску прислуги. Да, больнее всего делать вид, что не больно.

Он медленно повёл головой. Как бык, готовый броситься на тореадора.

Леська едва заметно выдохнула, борясь с оцепенением. Ей казалось, что она в этом доме уже очень и очень давно. Как будто в поезде. Чем дальше и больше она здесь находилась, тем больше ей хотелось попасть домой. В тёплый уют собственной комнаты, забросанный Маськиными заколками, обрезками цветной бумаги и фломастерами.

Фёдор медленно двинулся в её сторону. Она не боялась его, не должна была бояться, но вместе с тем, ей очень хотелось убежать. Она не хотела уже знать, что привело его в такое неописуемое бешенство, а вместе с тем и прекратить испытывать на себе силу его чар, силу его власти над собой и над всем её миром.

— Не хочешь ничего сказать мне? — звуки голоса Фёдора прокатились мурашками по её коже. У Леськи неприятно засосало под ложечкой. Почему все их встречи заставляют её нервничать?

— О чём ты? — она повернулась к нему, складывая руки на груди. Защититься хотя бы таким способом — всё, что сейчас она могла себе позволить.

Он медленно, очень медленно, приблизился и посмотрел ей в глаза так внимательно, что она не смогла не отвести взгляда.

— Ребёнок, — невозмутимо произнёс Фёдор, и сердце Леськи бухнуло в пропасть. Она подняла на него глаза, надеясь, что прочтёт в них только любопытство, ничего более. Наивная! Несмотря на кажущееся ледяное равнодушие, Фёдор впился в неё взглядом профессионального детектива. — Твой ребёнок… он ведь и мой тоже, — нижняя челюсть его едва заметно дёрнулась, прежде чем он закончил: — не так ли? — судя по его виду, он готов был придушить её.

Леська во все глаза смотрела на его лицо, пытаясь выискать в нём крупицы радости, надежды, понимания — хоть чего-нибудь, отдалённо говорящего о желании признать Маську, быть отцом ребёнка, которого она родила. Нет. Лицо Фёдора оставалось беспристрастным, как если бы она смотрела в зеркальную гладь тысячелетнего озера, повидавшего на своём веку крушения империй, войны, страдания миллионов людей, гибель динозавров и новое сотворение мира. Лишь желваки выдавали ярость и злость, которые ей предстояло испытать на своей шкуре.

О, как бы она хотела провалиться сквозь землю, чтобы не отвечать на этот вопрос! Почему не сказала ему сама о дочери? Теперь всё будет выглядеть в сто раз хуже, чем могло быть. Где были её мозги?

Собрав остатки мужества, Леська задрала подбородок, но кажется, слишком поздно. Кажется, ей не удалось справиться с чувствами, которые её одолевали: страхом, сомнением, беспокойством, усталостью. Лицо Фёдора заострилось, приобретая волчьи черты.

— Не думай, что я такой же легковерный, как твой дружок. Я ни за что не поверю, что ты так была влюблена в меня, что назвала в мою честь ребёнка от другого. Сколько ей лет?

Леська не ответила. Ей надо было выиграть немного времени, чтобы понять, как выстраивать оборону.

— Сколько ей лет? — стиснув вдруг длинными пальцами Леськины плечи, Фёдор дёрнул её на себя, — сколько?