Кухарка (СИ)

Тогда ещё не знала, что у неё родится ребёнок…

Как она теперь вернётся домой и будет притворяться перед Маськой, что ничего не произошло? Что она не встретила снова её отца в теперешней, осознанной жизни? Маська, конечно, вряд ли что-то поймёт сама, а если и догадается, то не станет задавать назойливых вопросов — она слишком деликатный ребёнок. Но как ей самой, Леське, продолжать прежнюю жизнь? Как просыпаться по утрам? Как дышать? Как смеяться?

Как снова научиться верить в будущее?

Едва слышное шуршание заставило её обернуться.

Фёдор.

Он стоял в проёме, пугая чёрной угрожающей фигурой. Глаза, презирающие весь мир, не сулящие ей во веки веков ничего хорошего, лицо, принадлежащее человеку, который не собирался прощать ничто и никому.

31

...вокруг бардак,

Табурет на полу, вмятина в стене, где был кулак.

Поломанные. “Та сторона”

Леська съёжилась.

— Ты,.. — с намеренной жестокостью процедил он сквозь зубы.

Яростный детский рёв, как будто малыш облился кипятком, заставил их обоих вздрогнуть.

— Чёрт! — выругался Фёдор и сорвался с места.

Леська оказалась в гостиной всего на несколько секунд позже.

Александра, вся в слезах, стояла у ног Максима, протягивая к нему руки. Видимо, он держал дочь на руках, когда она выронила салфетку, которая развлекала её некоторое время, потому что сейчас он командовал:

— Подними салфетку!

Конечно, малышка не хотела этого делать. По всему было видно, что девочке невыносимо, что от неё отказались. Леська застыла. Ей до ломоты в суставах было жаль малышку.

— Подними салфетку и прекращай. Тогда я, может быть, и возьму тебя на руки снова.

Логика его действий, видимо была такова: “Ах, ты уронила! Да ещё и рыдаешь! Ни в коем случае не допускать этого! Тебя следует за это наказать, чтобы не вздумала показывать дурное воспитание! И не надумала повторить в следующий раз!”

Девочка опустила голову и незаметно поискала глазами мать. Её в комнате не было, поэтому, как совершенно нормальный ребёнок, она собралась отправиться на её поиски, чтобы просить защиты, но суровый голос отца не позволил ей этого сделать.

— Подними салфетку, — повторил он.

Куда делась Ксения? Почему именно сейчас?

Фёдор приблизился к парочке.

— Макс, кончай! Она устала!

— Прекрати истерику, — не обращая на него внимания, едва слышно велел разгневанный отец.

Девочка заплакала ещё громче.

— Ты не слушаешься? — наклонился он к ней. У него был такой ледяной вид, словно он пытался показать всем присутствующим, что держит ситуацию под контролем. Леське так совершенно не казалось. Ей казалось, что он просто не видит, что загоняет ситуацию в тупик. Она хотела оглянуться, рвануться из комнаты, чтобы найти Ксению. Кто-то должен был вмешаться и решить ситуацию до того, как ребёнок впадёт в окончательную истерику.

— Немедленно подними, иначе тебе несдобровать!..

Девочка заплакала ещё громче, она шлёпнулась на пол, отпихнула салфетку в сторону и залилась горючими слезами.

Почему взрослые так уверены в своём праве казнить и миловать? Леська посмотрела на Максима. О чём он сейчас думал?

Девочка ревела, но рёв был не капризный, а скорее жалобный. Леська совсем растерялась. Ей хотелось подойти, поднять, успокоить — ведь малышка всего лишь хотела спать. Она видела, что и Фёдор колеблется. Почему? Из-за гнева хозяина? Неконтролируемого гнева? Неужели муж Ксении относится к тем сумасшедшим, которые вымещают гнев на детях и женщинах?

Все вокруг замерли — перестали есть, разговаривать. Какая уж тут еда? Какие разговоры? Но отец твёрдо стоял на своём: нельзя потакать капризам, нельзя допускать неповиновения. Плач не прекращался.

Леська сама едва не расплакалась. Рёв превратился в отчаянный, протестующий. Как заставить взрослых понять, что не всегда они правы, не всегда им должны беспрекословно подчиняться, только потому, что они старше. Почему, вместо того, чтобы обвинить беззащитного ребёнка, не спросить сначала у себя: “Что я делаю не так?” Разве можно так обращаться с маленькой девочкой? Ясно ведь, что она выбилась из сил. Куда подевалась Ксения?

Отвернувшись, Леська затряслась в ознобе. Ей надо вернуться на кухню, надо заняться своими делами. Она хотела только одного: пусть вечеринка скорее закончится, и она сможет попасть домой, к своей дочери, чтобы обнять её и уверить, что любит её больше всего на свете, что никакая сила не оторвёт их друг от друга. Обнять и забыть, наконец, этот вечер, этих людей и треволнения, вызванные в душе.

Она медленно повернула голову, стараясь отыскать опору хотя бы в чём-то. Почему все эти люди не помогут маленькому ребёнку? Кто-то равнодушен: продолжает потягивать вино; кто-то молчит; кто-то с осуждением воззрился на малютку. Ни одного понимающего взгляда. Застывший силуэт Фёдора, словно он борется сам с собой. “Нельзя так трястись, — подумала Леська, — уходи отсюда! — на неё накатывал гнев, которого она не могла сдержать, — молчи, — велела она себе, — иди спокойно, уходи отсюда”.