Кукла-талисман

Жизнь мимолётна, подобно утреннему инею. Жить следует единым днём, не более. Если самурай станет утешать себя мыслью о вечной службе господину или о бесконечной преданности родственникам, случится нечто, что заставит его пренебречь своим долгом перед господином и позабыть о верности семье.

Но бывает и так, что жизнь воздевает меч над головой самурая, требуя немедленного выбора между долгом перед господином и долгом перед семьёй. «Пренебреги одним во имя другого!» — требует она.

Истинный человек чести в этом случае не колеблется, ибо верность господину превыше всего. Я, недостойный монах, не имею ни семьи, ни господина. Я пыль, влекомая ветром. И я от всего сердца благодарю небеса за то, что на мою долю не досталось подобного выбора, способного повергнуть в отчаяние самую отважную душу.

Я не уверен в себе.

«Записки на облаках»

Содзю Иссэн из храма Вакаикуса

Глава первая Переполох в семье господина Цугавы

1 Ночь и меч

Ветер гулял по ночной Акаяме.

Нырял в переулки, с лёгкостью перемахивал изгороди. Скользил меж ветвей слив и магнолий, ерошил хвою сосен и пихт, вгоняя деревья в сладостный трепет. Заглядывал в окна домов, благо мало кто запирал летом ставни. Хвала будде Амиде: уже больше века, как не нужно опасаться подосланных убийц! Воры? Какой дурак полезет в чужое жилище, когда хозяева дома? Сами не проснутся — собаки разбудят. Не свои, так соседские.

Непоседа-ветер — желанный гость в любом доме, от лачуги нищего до имения знатного самурая. Он несёт с собой лучшие из даров: прохладу и свежесть после изнуряющей жары и духоты. Колышутся, тихонько постукивают бамбуковые шторы, впускают в дома живительное дыхание ночи.

Поплутав в лабиринте кривых улочек северной окраины, ветер выбрался на широкий мощёный въезд, идущий в гору. Взял разгон, да вот беда! — налетел на крепкую дощатую ограду высотой в полтора человеческих роста. Въезд оказался кóроток: он упирался в ворота богатой усадьбы, стоявшей особняком даже от соседних, отнюдь не бедных домов.

Но что ветру ограды и препоны?

Насмешливо свистнув, он юркнул в проём под вызолоченной надвратной крышей с загнутыми краями — и пошёл, понёсся, рванул вперёд, осматриваясь с любопытством. Заглянул в сторожку, растрепал волосы караульщика, отчаянно боровшегося со сном. Человек встрепенулся, заморгал, словно не понимал, кто он и как здесь оказался. А ветер уже скользнул прочь, к господскому дому, на мягких кошачьих лапах прошёлся по веранде, вспрыгнул на перила. Устремился к внутренним постройкам: домам вассалов и слуг, кухне с каменными стенами, конюшне, сараям. Ворвался в сад, разбитый не столько для пользы, сколько ради красоты; огладил ветви сакур, потеребил зелёные шапки сосен, взволновал листву одинокого клёна.

Серебряный серп месяца с саркастической улыбкой наблюдал за ветреными забавами. С чёрных небес, щедро припорошенных алмазной крошкой звёзд, всё это выглядело детской шалостью.

Вдоволь насытившись ароматами сада, ветер вернулся к господскому дому. Шевельнул шторы на окнах, проник внутрь, развеял остатки резкого запаха, что витал в помещениях. По всей видимости, перед отходом ко сну здесь, желая избавиться от докучливых комаров, жгли на жаровне смесь из сушёных цветов розовой ромашки, сосновых опилок и измельчённой мандариновой кожуры.

В ответ на сухой шелест планок в глубине дома раздался тихий скрип. Звук повторился, на сей раз с другой стороны. Пару мгновений тишины — и вот опять скрип, ниже тоном. Казалось, дом был живым существом, которое тихонько дышит, посапывает и ворочается во сне, скрипя больными суставами. Дышали деревянные полы и стены, стропила и балки, еле слышно перешёптывалась бамбуковая черепица на крыше…

Всё это не объясняло, почему бумажная дверь в западном крыле вдруг пришла в движение. В доме царила темнота, никто кроме ветра не смог бы уловить плавное скольжение. Тьма в проёме ожила, зашевелилась, вытекла в узкий коридор, обретая очертания, схожие с человеческой фигурой.

Вор? Призрак?

Плод разгулявшегося воображения?

Кому-то из домашних приспичило на двор по нужде?