Она оглядела всех четверых подруг разом, нигде не найдя понимающего взгляда, а только усмехающиеся, и выбежала из душной комнаты. Длинный коридор еще долго разносил их громкий смех. Слов разобрать Татьяна уже не могла, но была уверена, что смеялись именно над ней, мамой и Вадимом.
Девушка жаждала выбежать из этого здания, хотя самое неприятное ждало впереди. Встретив мать, она пожалела, что убежала. Гораздо легче было выслушивать насмешки Даши и остальных, чем разговаривать с мамой. Но этого не удалось бы избежать. Ей все равно нужно было возвращаться домой, к репетициям, в привычную жизнь. Ведь ничего и не произошло. Только в душе начинало что-то переворачиваться.
Она пока не понимала ничего. Просто чувствовала, как ей невыносимо здесь. Везде. Ведь весь ее мир сводился к дороге от академии до дома и обратно. И лишь однажды стоило сойти с этого маршрута и заглянуть в первый попавшийся бар, как все закончилось крахом. Раньше в ее жизни была система, была рутина, были стандартные встречи и разговоры, привычные занятия и единственная цель. А теперь ничего не осталось. Все стало сразу чужим, непривычным, ненужным и запутанным.
– Бедная моя Куколка! А этот бармен настырней, чем я думала, – с презрением говорила мать, взяв дочь под руку, как она обычно делала, когда они вместе куда-нибудь шли. – Но стоит отдать должное, упертости ему не занимать. Но подсолнухи!
Мать искренне расхохоталась. Татьяна сжалась и, насколько это было возможно, отвернула лицо в другую сторону, чтобы спрятать свой стыд или негодование, а точнее, смесь этих двух эмоций, что вырисовывались в некрасивую мину.
– Вот умора! Еще и на репетицию, – чопорно посмеивалась мать, а потом вдруг удивилась. – А сестру, которая, вообще-то, в главной роли, даже вниманием не удостоил. Как странно.
Татьяна задержала дыхание на мгновение, боясь проколоться. Решила ничего не отвечать.
– И Муравьева его как будто впервые видела, – мать остановилась и развернула дочь лицом к себе. – Ты мне точно правду рассказала?
– Ну, он ведь ко мне пришел, а не к ней. Может, для братьев и сестер это нормально.
– Хм.
Мама двинулась дальше, не отпуская Татьянин локоть. Девушка выдохнула с облегчением.
– Оригинальный, конечно, молодой человек.
Мать явно веселила эта выходка с подсолнухами.
– А ты почему пришла? Ты же вроде бы не хотела, – спросила Татьяна, хоть теперь это и не имело значения.
– Как это не хотела? Я всегда рада посмотреть на свою Куколку. Просто у меня сначала из-за работы не получалось, но вчера выпал удачный шанс.
Они подошли к машине. Татьяна не хотела лезть в еще более замкнутое пространство наедине с матерью. Ей было неприятно, если не противно. Мать так же насмехалась над Вадимом, как и подружки, не подозревая, что причиняет ей этим боль. А сердце до сих пор болело. Парень сглупил с цветами, но точно не заслуживал такого обращения. Но больше всего она страдала из-за того, что сама поставила его в такую ситуацию.
Всю дорогу до дома мать читала Татьяне лекцию об отношениях, которую она слышала не один десяток раз. Мать снова впечатывала в дочь уже давно внедренные образы идеального партнера, учила, как надо принимать ухаживания и как понять, что за ней правильно ухаживают. Вадим ничего из маминого списка не делал и не имел, но все равно не давал Татьяне покоя. Она только под мамину лекцию, после пережитого позора, смогла признаться самой себе, что не может оставаться к Вадиму равнодушной. От этого совсем поплохело. Татьяна решила погрузиться в мысли, чтобы абстрагироваться от скучного монолога. А мать продолжала с чувством, выражением и расстановкой вещать простые истины, не замечая, что дочь давно потеряла интерес к этой теме и ко всему остальному тоже.
Глава 7. Дирижабль
Татьяна плохо спала, но как только проснулась, начала танцевать. Аппетит не проснулся даже к обеду. Она поела только перед самым выходом просто для того, чтобы были силы оттанцевать спектакль. Теперь девушка не волновалась так, как вчера перед генеральной репетицией. Ей даже нарочно хотелось все испортить: где-нибудь упасть, что-нибудь перепутать, как-нибудь помешать другим.
Она схватила с окна фарфоровую статуэтку и сжала ее с силой, надеясь почувствовать боль. Гладкая и холодная керамика выскользнула из расслабленных рук. Татьяне хотелось, чтобы куколка упала на пол и разбилась, как тарелки в мастерской Вадима, а фигурка беззвучно плюхнулась на пачку, которую девушка сбросила с себя до этого. Маленький бунтарский дух противился всему внутри Татьяны, обжигая мелкими вспышками сердце и душу, но вырваться наружу ему так и не удалось.
В машине мать снова держала речь, которая теперь должна была мотивировать Татьяну на балетные подвиги. Это заметно приглушило костер восстания.