– Послушай, – робко начал Джеми, до того безропотно предоставивший брату битву на поле, которое Алексас знал куда лучше него, – не думаю, что отец Кармайкл стал бы…
– Стал бы, – коротко сказал Алексас за миг до того, как нагретое золото коснулось его пальцев.
…колдовскую дымку, окутывавшую их общее с братом сознание, он опознал почти сразу. По восхитительному ощущению, которое испытываешь, когда рассеивается туман в голове – и когда наконец вспоминаешь то, что долго и мучительно пытался вспомнить. Лишь теперь он понимал, что именно – и память о чём ему не то что стёрли, но аккуратно заштриховали.
Но зачем Арону Кармайклу затирать память об
Он посмотрел в девичье лицо, вопросительно заглядывавшее в его собственное. Вспомнил слова, которыми Таша защищала приёмного отца в избушке на болоте. Вспомнил, что отцом тот ей приходится всего несколько дней.
Вспомнил, что такие, как Арон Кармайкл, в принципе не были предназначены для того, чтобы становиться отцами. И едва ли они готовы были так легко и быстро поверить свою тайну даже тем из смертных, к кому относились настолько хорошо, насколько способны.
– Скажите, – проговорил Алексас, очень надеясь, что ему дадут не тот ответ, который напрашивался, – вы же знаете, что отец Кармайкл…
Он запнулся: даже с зеркалом в руках слово отказывалось идти на язык. Он помнил суть явления, но не его название. И какой-то ласковый голосок внутри тут же попытался убедить: явление это не столь важно, и чем терзать себя, лучше просто отмахнуться и снова забыть.
Только зеркало в руке напоминало, что этот голос не принадлежит ему самому.
– Кто?
…лицемерный ублюдок! Сделал всё, чтобы Джеми с Алексасом не смогли никому рассказать истину или даже проговориться случайно! Когда Арон Кармайкл стал хозяйничать в их голове – сразу после знакомства? После того как они с братом пару раз едва не назвали его тем, кто он есть?..
– Он… он… – должно быть, такие ощущения испытываешь, когда тонешь в болоте и лихорадочно хватаешься за всё, хоть немного напоминающее предмет, способный удержать тебя на поверхности. – Те, кого сверг Ликбер, те, кто когда-то властвовал над Аллиграном…
– Амадэй?
Она ответила не задумываясь: так отвечает девочка-отличница, заучившая учебники истории слишком хорошо, чтобы не угадать правильный ответ на загадку учителя.
Слово щёлкнуло в сознании недостающей деталью механизма, занявшей нужное место – и Алексас с невыразимым облегчением кивнул.
Её фырканье прозвучало с такой безмятежной недоверчивостью, что он обречённо осознал: она
– «Возлюбленный Богиней»? Один из шести магов, правивших людьми и свергнутых шестьсот лет назад? Могли придумать шутку получше.
К окну, смешавшись с залпами салютов и смехом гостей, вознёсся звон бокалов, которому эхом вторили хлопки откупориваемых винных бочонков.
Не выпуская зеркало из пальцев, Алексас безнадёжно прикрыл глаза, вызывая из глубин своей искалеченной памяти то, что рассказывал Герланд.
– Они бессмертны, и их всегда двое. Один – Зрящий: тот, кто видит всё, кому дана власть знать, что творится в умах и душах. Тот, кто судит и дарит жизнь. Другой – Воин: тот, кто не ведает страха, кто повелевает силами мрака, чья сила неоспорима. Тот, кто карает и дарит смерть. Судья и Палач. Свет и тьма. Друзья, братья, соратники. Каждый дополняет другого, каждый уравновешивает другого, на каждого не действует сила другого… но только один всегда защищает другого. – Он ронял слова неторопливо и уверенно, почти имитируя звучащий в ушах голос опекуна. – Говоря проще, один – целитель и чтец. Лучший чтец из всех, кого когда-либо знал мир. Он не просто читает чужие мысли – контролирует их: изменяет, заменяет собственными, думает чужим разумом, смотрит чужими глазами. Второй – мечник и чародей; его колдовским силам позавидует любой магистр, а мечом он владеет наравне с альвами. И оба они не совсем люди.
– Почему так? – спросила Таша, явно ещё не верившая и не понимавшая, какое отношение всё это имеет к ней. – Почему так, а не иначе?