Кукольная королева

Кровавые капли на голубом мраморе отмечали её дорогу путеводными вехами, тут же стиравшимися, когда на них наступал очередной гость, которому было не до того, чтобы замечать чужие раны. Бал, в конце концов, к подобному не располагал.

Норманы и Мастер провожали глазами Ташу и ртутную тень, уходившую вместе с ней. Вопрос «что это было?» не прозвучал, но висел в воздухе так отчётливо, что почти вырисовывался над их головами сверкающими буквами.

– Поскольку ты ожидаемо не понял, что это та часть, где ты бежишь за девушкой, невзирая на все её пожелания «побыть одной», – сказал Алексас, – отдавай тело мне.

Они нагнали Ташу в музыкальной гостиной, сегодня открывшейся за той дверью, которая до того приводила гостей в картинную галерею. Исчезли портреты, исчез длинный коридор, зато появилась небольшая светлая комната, где расписному пианофорте у стены составляли компанию уютные диванчики и целая коллекция корд, выставленных в шкафах за стеклом. Должно быть, работы Орека, а может, и его учителя.

Только зеркало у стены осталось неизменным. Обитатели особняка должны были иметь возможность сбежать вне зависимости от того, какое сегодня число. И едва ли то были два разных зеркала: скорее одно, которое единственное из всех вещей оставалось на месте, пока менялась вся обстановка вокруг него.

Таша стояла у открытого окна в сад, в лунной темноте, которую прорезал лишь блеск одинокой лампадки на стене, и в тишине, размываемой отзвуками далёкой музыки.

– Я сказала, что хочу побыть одна, – произнесла она, когда Алексас подошёл ближе.

– Считайте меня вашей тенью. А тени обычно как раз не считаются. – Он развязал шейный платок, который ему к балу щедро одолжил Леогран: отрез белого шёлка с кружевной оторочкой. – Вашу руку. Без сердца, не беспокойтесь. Оно вам ещё самой пригодится.

Таша молча наблюдала, как Алексас ощупывает израненную ладонь, убеждаясь, что стекла в ней не осталось, и перевязывает её платком. Наблюдала так неподвижно, будто это была не её рука.

– Меня поражают многие ваши способности, но одна из них напоминает о себе чаще других. А именно – ваш поразительный дар находить неприятности… или притягивать их, дабы они нашли вас. – Алексас бережно затянул хитрый узелок, закрепляя импровизированный бинт на девичьей кисти. – Утешает одно: выпутываетесь вы из них почти так же легко. Даже умереть умудрились всего-то на пару моментов, испортив слушателям, которые однажды будут внимать балладе о ваших приключениях, возможность на этом месте прорыдаться всласть.

– Пока. Пока выпутываюсь легко. – Таша отстранённо согнула и разогнула пальцы. – Если можно назвать это выпутыванием, когда я продолжаю безнадёжно дёргаться в сетях, в которые меня поймали.

Алексас думал, что возразить, пока она неслышно переступала по ковру ближе к распахнутым створкам. За ними далеко внизу струилась вода в фонтане и Камне, окружённом яркими нитями бумажных фонариков и гирлянд, развешанных на кустах шиповника.

– Знаете, что самое отвратительное? – заговорила Таша, не дождавшись, пока Алексас определится с ответом. – Мне это понравилось. Гримаса боли на её лице. То, что я смогла причинить ей боль – в ответ на ту, что причинили мне. Хотя по сути она просто глупая маленькая девчонка.

– Она старше вас, насколько могу судить. – Над этими словами долго думать ему не пришлось.

– Это не я, Алексас. Я никогда не хотела причинять боль кому-либо. Звери внутри меня могли делать это, я – нет. А если это я… – она оглянулась на него. – Мне не нравится быть такой.

Второй раз за всё время их знакомства Алексас прочёл в её глазах беспомощность.

То, что рядом с ней он тоже часто чувствует себя куда более беспомощным, чем ему хотелось бы – вот как сейчас, – бесило до потери пульса. Тяжело уберечь кого-то от колдуна, что могущественнее тебя стократ, и ещё тяжелее оберегать кого-то от него самого.

– Вы говорили, что играли на корде, – произнесла Таша, видимо, заметив шкаф с инструментами за его плечом.

– Да.

– Сыграйте мне. Пожалуйста.

В другое время он стал бы возражать. Ненавидел показывать посторонним то, что считал несовершенным; а в том, что после огромного перерыва в занятиях его игра будет далека от совершенства, он не сомневался. Но мольба в её голосе вынуждала забыть о принципах.

Долго выбирать корду он не стал. Просто открыл ближайший шкаф и взял ту, что смотрела прямо на него. Проведя смычком по струнам, поморщился и подкрутил колки, возвращая залежавшемуся инструменту строй. Наконец удовлетворившись услышанным, кивнул. Корде не мешало бы ещё вызреть (должно быть, одна из не столь давних работ Орека), но звучала она неплохо. Как Алексас успел узнать, Орек унаследовал дело Вилердана; Алексас никогда не считал его корды лучшими, предпочитая Аматори, но понимал тех, кому они нравились.

Пальцы сами легли на гриф, и ладонь повела смычок, выводя первую фразу «Баллады» Шоссори.