Оба амадэя застыли в неподвижности. Тёмный – с клинком, будто рвущимся из его вытянутой руки, целя в горло обезоруженного Арона. Светлый – глядя на неё в немом изумлении. Алексас стоял в стороне: то ли не в силах, то ли не смея вмешаться.
Рывком сев на колени, Таша рассмеялась хриплым, каким-то чужеродным смехом:
– Ты ведь не хочешь моей смерти, верно? Тогда отпусти нас. Всех. И мою сестру. Или я убью себя.
Меч Зрящего золотился на земле прямо перед ней.
Гром зарокотал где-то над её макушкой.
– Я ведь нужна тебе. Ради того, чтобы посадить меня на престол, или ради каких-то других твоих планов, но я нужна тебе. Живой. – Таша смотрела в глаза Палача. Страха не было, лишь отчаянная уверенность в том, что так надо. – Ты не можешь посадить меня в клетку и вечно не спускать с меня глаз. Рано или поздно я сделаю это, и тогда можешь попрощаться со всеми своими хитрыми планами и замкнутыми кругами.
– Убьёшь себя – и обречёшь сестру на смерть?
– Ты хочешь сказать, что когда-нибудь отпустишь её? Если с её помощью можно управлять мной?
– А как же твои рыцари?
– Умереть за меня – их долг.
Она ответила это куда легче, чем ей, наверное, хотелось бы.
…страха не было, и сомнений – тоже. Если ей не дадут свободы, она возьмёт её сама.
Свободу от игрушечной жизни, свободу, которую у неё больше никто не сможет отнять.
– Ты этого не сделаешь, – голос Палача казался спокойным.
– Сделаю. Уже умирала, не так и страшно.
Она не знала, отчего эти слова заставили его лицо так измениться. Возможно, потому что наконец заставили понять: это не пустые угрозы.
– Таша, не надо. – Оклик Арона вынудил её посмотреть в лицо тому, кого она любила и ненавидела. Любила ли? Она и этого не знала. – Это не выход. Никогда не выход.
…ненавидела ли?..
Белая вспышка на миг лишила возможности видеть. Ещё прежде, чем её догнал гром, Таша услышала вскрик, глухой удар…
Затем темнота, рассеиваемая костром, вернула ей способность видеть – и крик застыл на её губах.
– Значит, ты хочешь свободы. – Воин царапнул клинком горло Зрящего, повергнутого на колени. – Тебе, сестре и мальчишкам, я правильно понял? – Кивнув на меч Арона, лежавший на глине, он за волосы вздёрнул голову брата выше. – Тогда – убей его.
Таша уставилась на него.
– Убей его, – повторил Палач, – и, клянусь, я сниму заклятие с твоей сестры. Убей его, и, клянусь, я отпущу тебя и твоих друзей на все четыре стороны. Клянусь. И если я нарушу клятву, да оборвётся моя жизнь на этом самом месте.
…даже Таша знала: клятвы магов всегда принимались к учёту. Не нужно было никаких заклятий – каждое слово, следовавшее после «клянусь», само по себе было заклятием.
Он предлагал это всерьёз.
– Перед тобой три дороги. Умри – следом за тобой умрут все, кто тебе дорог. Скажи «нет» – я отпущу тебя, ибо ты права: твоей смерти я хочу меньше всего. Но отказом ты не спасёшь ни моего дорогого брата, ни крошку Лив. Скажи «да» – и вы будете жить, свободные и счастливые, насколько возможно. Все, кроме Арона.
Он говорил неторопливо, бесстрастно, очень рассудительно.
– Зачем? – только и смогла вымолвить она.
– Считай, его смерть от твоей руки меня удовлетворит.
Арон не пытался вырваться: лишь со спокойным вниманием следил за Ташиным лицом.
Клинок Зрящего перед ней слабо золотился, притягивая взгляд.
– Этот меч не так прост, как кажется. Он сделает всё сам, тебе останется лишь направить его. Один укол, больше не надо. – Слова Палача растекались по сердцу, как яд: шёпотом сомнений, неведомыми ранее чувствами. – Подумай… Это Арон не пресёк игру в самом начале, пожелав в который раз свести счёты. Это он скрылся под маской, не решившись показать, кто он на самом деле. И ты готова пожертвовать всем, что осталось у тебя
Его слова ломали что-то. В ней. А сквозь трещины просачивалось нечто непривычное, страшное, поднимавшееся в душе змеёй из высокой травы, захлёстывая чем-то жёстким, холодным…
…один укол. Всё, что требовалось, чтобы обрезать нити, связавшие её по рукам и ногам. Это ведь кажется не таким сложным – убить. Уступить зверю в себе. И шанс отомстить за всё, что с ней сделали – перед ней: так просто, до боли просто…
Когда Ташины пальцы сомкнулись на рукояти меча, клинок показался ей не тяжелее палок, которыми они фехтовали с Гастом.
Поднявшись тихо, как покидающая тело душа, она шагнула вперёд. Не оглядываясь на Алексаса, встала прямо напротив амадэев: один ждал, преклонив колени, другой сжимал в пальцах пряди чужих русых волос, опустив двуручник. Подняла меч, держа его обеими руками – строго перед собой, так, что лезвие словно рассекло её бледное лицо на две половинки.
Больше не было слов. Осталась лишь улыбка Палача да тихое равнодушие Арона, следившего за приблизившейся смертью. Лишь где-то глубоко, на самом дне зрачков за этим равнодушием можно было различить отчаяние; отчаяние человека, которого предали.
Таша прошептала одно-единственное слово – только по движению губ можно было угадать «прости». Направила клинок так, чтобы кончик лезвия почти коснулся креста на чёрной фортэнье; крепко сжимая кожаную рукоять, отвела меч назад.