Наёмники мгновенно съёжились, замкнувшись в молчании. Человек в чёрном, шагнув вперёд из теневых отблесков, встал у костра и сложил руки на рукояти меча; огонь высветил рваные полоски шрама на его щеке.
Таша зажмурилась прежде, чем встретила его взгляд: она не могла отвернуться, но не желала играть по правилам того, кто сломал её жизнь.
– Поздравляю с дебютом в свете. Видел, ты искала меня на балу. Польщён. – Его голос был насмешливым, но злым – ни капли: то была скорее добродушная насмешка родителя, чем злорадство душегуба. – Понимаю, наша встреча там напрашивалась, но это мы оставим для чьей-нибудь другой сказки.
Закрыв глаза, Таша слушала тишину.
– Ты бы хотела, наверное, знать, почему ты здесь? Чего мы ждём? Что я хочу?
Она могла не отвечать, но не могла не слушать. И забыться – тоже. Это было хуже, чем смерть, хуже, чем пытки: лежать перед ним марионеткой с обрубленными нитками, лежать и знать, что ты ничего, ничего не можешь сделать…
Его плащ прошуршал совсем близко.
Таша вздрогнула, когда чужие пальцы коснулись её руки, но удержалась от того, чтобы взглянуть на него. Следом исчезло ощущение давления на ладонь, с которым она успела свыкнуться: это Палач снял платок, которым Алексас перевязал её рану. Невесть откуда повеяло мятой, зверобоем и подорожником.
Когда ладони ласково коснулось что-то прохладное и вязкое, успокаивая боль приятным холодком, Таша хотела вывернуть руку – и не смогла.
– Не бойся. Я не причиню тебе вреда, – сказал враг, возясь с её раной, втирая в кожу целительную мазь. – Ты слишком хрупкая и дорогая игрушка, чтобы бездарно тебя испортить. – Она почувствовала, как шёлк платка вновь обвивает руку, затягиваясь крепким узелком. Следом услышала, как Палач встаёт. – Сколько лет я замыкал этот круг! Если бы ты только знала, как много интересного ждёт тебя на уготованном мною пути… Так и тянет рассказать – но, увы, испорчу эффект…
…это куда больше походило на речь злодея. Только вот Таша не могла отделаться от ощущения, что в интонациях сквозит нечто нарочитое: словно он
Холод мурашками побежал по Ташиной спине, когда он поставил её на ноги, взяв за плечи цепкими пальцами, пахшими мятой:
– Посмотри на меня.
Она лишь зажмурилась крепче, вдруг осознав, что от него не пахнет ничем, кроме этой проклятой мяты – будто тело его было лишь сгустившимся воздухом.
– Я ведь могу и заставить. – Он говорил так тихо, что голос почти сливался с шипением огня. – Но если будешь вести себя хорошо, сниму заклятие.
Вдалеке глухо заворчала громом грозовая туча.
Таша разомкнула веки.
Его глаза были серыми, отливающими в голубой. Светлыми, совсем не злыми, жуткими в своей участливой человечности.
…Таша никогда не знала, что такое ненависть. Ей просто некого было ненавидеть.
Сейчас ненависть была единственным, что у неё осталось.
Если б только можно было разбить в кровь это лицо, ударить, избить, разодрать – чтобы он ощутил хоть сотую часть её боли; если б можно было отнять у него всё, что ему дорого, стереть это в порошок, в прах – но у него, верно, и нет ничего, чем бы он дорожил…
Он усмехнулся как-то странно… весело?..
Разжал руки, отступил на шаг – и Таша поняла, что стоит на ногах. Сама.
– Пытаться бежать или перекидываться не советую. – Палач с интересом ждал её реакции. – Не забывай, кто я. Далеко не убежишь, сильно не навредишь.
Она посмотрела на амадэя, чьи одежды казались отрезом ночной тьмы. Обвела взглядом наёмников у костра, стену леса вокруг маленькой площадки, отвесный обрыв позади.
Опустила глаза на тело Алексаса у своих ног.
– Он просто спит. Ничего серьёзного.
– Освободи Лив. И мальчишек. – В её голосе не было страха. – Я же у тебя, ты своего добился.
Он покачал головой:
– Боюсь, ты наделаешь глупостей, если будешь знать, что тебя ничто не держит.
Таша сжала кулаки, и утихшая было боль вновь резанула ладонь.
– Чего ты хочешь? – всё-таки спросила она.
Палач улыбнулся, и от этой улыбки жуть пробрала Ташу до костей.
– Увидишь.
– Лиар!
Услышав знакомый голос, один её кукловод обернулся – чтобы увидеть, как выходит на свет второй.
Некоторое время Воин и Зрящий, выбредший из темноты, просто смотрели друг на друга: две тени, разделённые неровным пламенем костра. Потом первый, не отводя взгляда, махнул рукой. Наёмники мгновенно вскочили – двое сгребли за руки Ташу, не рискнувшую вырываться, ещё двое подхватили Алексаса, и пленников оттащили в сторону, освобождая амадэям место для долгожданного свидания.
– Здравствуй, Арон. – Воин сделал шаг вперёд, и мягкая безрадостная улыбка скривила его губы. – Рад тебе несказанно. Сколько лет, сколько зим… сотня, полторы?