Кукольная королева

– Просто… – Таша потянулась за сумкой: скорее чтобы занять руки, чем из-за того, что действительно проголодалась, – мне кажется, тех, кто не пострадал от него лично, он должен вполне устраивать. Шейлиреар. – Доставая лепёшки и копчёное мясо, купленные в таверне перед дорогой, она избегала смотреть на юношу по ту сторону костра. – При нём ведь живётся лучше, чем при Бьорках. Во всяком случае, лучше, чем при короле Ралендоне.

– Шейлиреар слишком умён, независим и неудобен, чтобы не нажить себе врагов, – сказал Арон, пока Алексас только недобро щурил глаза, в ночи казавшиеся чёрными. В словах звучала странная смешливая горечь. – Кто-то потерял слишком многое Кровеснежной ночью. Кто-то потерял многое позже, из-за его политики. Где выгода простому люду, беды тем, кто раньше его обирал. Иные цверги предпочли бы вернуть времена, когда Подземный Народ не так тесно сотрудничал с людьми, когда имели силу другие договорённости. Им проще спонсировать заговор против Шейлиреара, чем пойти против собственного короля. Подгорные Короли приходят и уходят, а Его Величество продавливает цвергов ещё с тех времён, когда не был Его Величеством. – Дэй взял у Таши предложенную лепёшку: еду она покупала сразу на троих. – Кто-то просто предпочёл бы видеть на троне личность более… послушную. Того, на кого можно повлиять. Кто будет прислушиваться к мнению других.

– И править так, как выгодно им? Как Ралендон, который танцевал на балах и ставил домашние оперы, пока его Первый Советник взвинчивал налоги, поощрял произвол и доводил страну до голода и разрухи?

– Но они же не похожи на того Советника. Они будут править мудро. Просто учитывать свои интересы.

Ирония в голосе была практически неразличима.

– Стало быть, вы оправдываете его. Шейлиреара. – Когда Алексас всё же заговорил, он почти пел, но эта песня морозила слух. – Может, вы ещё считаете, что он имел право устроить ту резню?

– Не он в ответе за Кровеснежную ночь. – Таша смотрела в огонь, держа в пальцах нетронутую лепёшку и тонкую полоску копчёного мяса; ей снова вспомнилось яблоко в карамели, которым однажды угостил её у нордвудского фонтана незнакомец в чёрном. – Он тогда сидел в темнице. Он не отдал ни единого приказа, пока толпа не провозгласила «да здравствует король». Резню устроил народ. Об этом почему-то все забывают.

– Все, кто тогда погиб, погибли во имя него. От рук тех, кто действовал в его интересах. От рук тех, с кем было заранее условлено, что после переворота он сядет на трон.

– Я знаю, что тогда погибло много хороших людей. Но много плохих тоже. А многие хорошие служили или помогали плохим. – Таша всё-таки поднесла мясо ко рту, впившись в него так, словно его срезали с кого-то, лично ей насолившего. – Тем, кому не было дела, что за пределами дворца от голода умирают люди.

Алексас следил, как девушка яростно уминает скудный походный ужин.

– Так, по-вашему, он всё-таки имел право. И те, кто умер тогда, заслужили это.

– Я не знаю. Может быть. – Чтобы ответить, кусок пришлось проглотить почти не пережёванным. Но привычку не разговаривать с набитым ртом Таша усвоила слишком хорошо, а ответить слишком хотелось. – Во всяком случае, я пыталась так думать… до недавних пор.

– А что изменилось?

– Я поняла, что иногда Богине плевать, виновен ты в чём-то или нет. Страшное просто случается. Даже с теми, кто никак и ничем этого не заслужил.

Алексас долго смотрел, как девушка один за другим отправляет в рот куски пряного цвергского хлеба, отщипывая их так, словно клевала пальцами. Умнее было взять пресный, но Таше хотелось скрасить дорогу хотя бы едой повкуснее.

– Если благородная лэн на белом коне будет так щедра и не оставит бедного потомственного рыцаря в час нужды, – сказал он потом, – буду очень признателен, если вы разделите со мной вашу трапезу.

К разговору они так и не вернулись. В том, что её услышали, Таша убедилась гораздо позже: когда они уже легли, постелив плащи прямо на жёсткий камень, и засыпали под негромкое фырчание привязанных коней и потрескивание гаснущего костра.

Наверное, человек не расслышал бы за этим рваные, прерывистые вдохи того, кто очень не хочет, чтобы люди рядом поняли, что он плачет. Но Таша не была человеком.

Братьям Сэмперам тоже недавно пришлось усвоить тот же урок, что преподали ей. И остаться наедине со своими потом – теперь, в ночной тишине, когда им не приходилось куда-то идти, с кем-то пикироваться, что-то доказывать и подозревать.

Если Алексасу Сэмперу не пристало плакать, то Джеми Сэмпер слишком походил на человека, который пока не отучился от этой роскоши.

* * *

Темнота. Липкая, непроглядная.

Шаги. Медленные, почти незаметные.

Тишина. Что-то ждёт позади, затаилось и ждёт…

– Рад, что вы наконец решились на свидание.

Она сама не знает, почему не решается обернуться.

– Кто ты?

– Ты знаешь сама.