Кукушка

– Что случилось? – обернулась к нему Зерги. Топнула ногой. – Что случилось! Он ещё спрашивает! Будто сам не можешь догадаться! Эти надутые боровы даже не соизволили меня выслушать! – Она состроила обезьянью рожу и заговорила, передразнивая картавого ван дер Верфа: – «Вы говойите стьянные вещи, юнгфьяу, будто вы – посланница господина Буазо и пьоникли в гойод, минуя посты. Но чем вы подтвейдите ваши слова? У вас нет пьи себе ни письма, ни письменного пьиказа. И где, позвольте спьосить, ваши документы? Вы тьебуете, чтобы я отдал пьиказ о язьюшении плотин, но это даже не смешно: гойод понесёт огьёмные убытки, огьёмные! Да как вам вообще пьишла в голову такая мысль? Уж лучше осада! И вообще, юнгфьяу, сидели бы вы дома, ибо женщина должна знать своё место, не стоит ей лезть в мужские дела!» Тьфу! – плюнула она. – Аж повторять противно. Ах, сволочи! Сволочи! – Она снова топнула ногой. – By Got, угораздило же меня родиться женщиной… Говорила я Яльмару, что эти жирные ублюдки и слушать бабу не захотят. Бьюсь об заклад – они совсем не прочь сдать город! Dam, я буду только рада, если они утонут, но ведь эти-то как раз спасутся!

Последнее она сказала так громко, что одинокий прохожий шарахнулся прочь.

Так они стояли в зыбком световом круге от фонаря и молчали, каждый о своём. Бенедикт растерянно хлопал глазами. Снял очки, протёр их и водрузил обратно.

– Но ведь это правда? – спросил он. – То, что вы сказали, – правда? Морские гёзы в самом деле хотят разрушить плотину?

– Правда, разрази меня гром. Такая же правда, как то, что я сейчас стою перед тобой.

– М-может, вы сможете вернуться на корабль и сказать им… попросить их подождать…

Зерги смерила его презрительным взглядом и фыркнула.

– Парень, – сказала она, – они взорвут эту плотину в любом случае, не важно, вернусь я или нет. А вы со своими сундуками и тряпками пойдёте к чертям на дно.

Девица была злая, растрёпанная и ругалась как баржевик, но Бенедикт против воли залюбовался ею. Золотистые волосы, упрямый лоб, поджатые губы, серо-зелёные глаза, изогнутая линия бровей – всё в ней притягивало взгляд, просилось на бумагу. В платье она смотрелась ещё лучше, хотя картина, где она явилась Бенедикту из дождя, нагая, до сих пор стояла у него перед глазами. «Я напишу её портрет, – подумал он в который раз. – Я непременно его напишу!» – и тотчас одёрнул себя. В самом деле, городу грозит потоп, а его одолевают такие никчёмные мысли.

Почему-то он поверил ей сразу. Может, потому, что был свидетелем её странного появления, а может, потому, что сам был не местным и ему было легче поверить, что кто-то так вот запросто способен затопить целый город, только бы добраться до врагов. Но и бургомистра Бенедикт понимал прекрасно. Ведь в самом деле, трудно принять мысль, что кто-то решил за тебя твою судьбу и судьбу твоего дома. И куда проще подумать, будто некая девица спятила от голода, войны и ставшего невыносимым ожидания, нежели допустить, будто она явилась из-за стен, пройдя через двойной кордон, чтобы предупредить горожан об опасности. Хотя, если вдуматься, женщины как раз намного более крепки в вопросах ожидания и терпения.

Сперва всё шло хорошо, даже отлично. Они зашли в мансарду к Бенедикту, где он сварил «белого кофе» и одолжил девице чулки и башмаки, после чего они сразу направились к дому секретаря. Герр Фогт не стал их прогонять, наоборот, выслушал со всем вниманием; им даже не пришлось будить его – в последнее время он страдал бессонницей. Он тоже почему-то сразу поверил этой женщине. Ещё не пробило час, а к бургомистру уже отправили рассыльного с донесением и стали собираться. Дочь господина Фогта, Агнес, одолжила Зерги платье и рубашку – та поморщилась, но платье надела, хотя чувствовалось, что ей в нём не по себе. Бенедикт списал всё на разницу в размерах – Агнес была выше и крупнее, хотя в последнее время сильно похудела и ушила половину гардероба. Вдобавок дочь господина Фогта была не очень красива, и кто-то проболтался ей об этом. На Зерги она смотрела как на соперницу, а на Бенедикта бросала испепеляющие взгляды. Зерги не обращала на это внимания, гораздо больше её обрадовали туфли, ибо в Бенедиктовых башмаках её ноги болтались, как орехи в скорлупе.

Дальше было хуже. Адриан ван дер Верф, встревоженный запиской Фогта, срочно созвал магистрат, но, когда выяснилось, откуда поступила весть, не на шутку рассердился. Напряжение последних месяцев сказалось и на прочих членах патрициата, и вердикт был однозначен. Теобальд Фогт получил серьёзный нагоняй и лишился должности секретаря, а девушке указали на дверь. Последствия этого Бенедикт сейчас и наблюдал.

– Проклятие! – негодовала Зерги. – Мне, конечно, плевать на этих идиотов, но люди-то, простые горожане, в чём они виноваты? И что теперь делать?

– Может, предупредить их самим? – неуверенно предложил Бенедикт.

– И как ты это себе представляешь? – скривилась Зерги. – Что мне, хватать их за руку на улице и каждому говорить: «Собирай пожитки и вали на крышу: завтра город затопят»? – она фыркнула. – Да никто же не поверит!