Куликовская битва. Одна строчка в летописи

   -Что же князю от него надо? – весь день думала Ефросинья. – Какую службу может сослужить шестидесятилетний старик? Посольство? Какой из него уже посол, дунет ветер покрепче – повалится. Аль совет, какой ему нужен? Князь и у купца совет испрашивать будет? А почему нет? Пусть у Захарушки кости и старые и к непогоде ломотой его одолевают, а разум острый остался. Вон соседи завсегда за советом к нему обращаются.

– А вдруг и, правда, службу какую для него нашёл? – Испугалась Ефросинья, – пошлёт Захария куда-нибудь в дальнюю сторонку по делам княжеским и загинет он там, на чужбине, как батюшка его в Сарае Берке поганом? Не пущу! Пусть молодые себя покажут на службе государевой, а мой сокол, верой и правдой, покой давно заслужил.

  Стараясь унять тревогу, Ефросинья стала перед образами на колени и долго молилась, прося защиты у Матери Божьей.

   …Вернулся Захарий от князя, когда уже темень легла на двор. Вернее, его, пьяного до беспамятства, внесли в дом четверо дружинников, бережно уложили на лавку и, поклонившись, вышли.

   Все поднялись и обступили мирно храпевшего Захария. Он спал, двумя руками прижимая к груди чужую, богато украшенную саблю. Золотом отливавшие ножны были усыпаны дорогими камнями, а в основании рукоятки сверкал огромный сапфир. Сыновья попытались вытащить из рук отца грозное оружие, но Захарий, как они не бились, так и не выпустил саблю из рук. Откуда у него такое чудо?

   -Бог с ним, пущай так и спит, – сказала Ефросинья и заботливо укрыла Захария тулупом.

   Как обычно после крепкой выпивки Захарий проснулся поздно. Сыновья уже давно ушли по торговым делам, а правнуков заботливая Ефросинья выгнала во двор, чтобы они не мешали почивать дедушке.

   Застонав от боли в спине, Захарий поднялся с лавки и с удивлением увидел, что спал на сабле. Потирая задубевший бок, он заулыбался, вспоминая вчерашний день и босиком, но, не выпуская саблю из рук, пошёл на двор. Скоро он вернулся, отбиваясь в дверях от правнуков, желающих подержать дедушкину саблю.

   -Отстаньте, бесенята, – нарочито строгим голосом выдворил он их из избы,– вот бабушка поправит мне здоровье, тогда и покажу вам подарок князя Василия, а пока играйте себе во дворе.

   -Припозднился, мать, я вчерася, – начал он, усаживаясь на лавку к столу, – но держался молодцом. Прямо Илья Муромец вылитый.

   Он не помнил, как попал домой и хитрил, стараясь прояснить ситуацию.

– Молодцом? Илья Муромец? – Возмутилась Ефросинья, но больше ничего не сказала.

– А честь, – заспешил Захарий, увидев сердитые глаза жены, – честь-то какая Фрося мне была оказана в княжеских палатах! Вот налей-ка мне, рыбка моя, медка, а то что-то голова не на месте, так я тебе расскажу, как меня князь Василий принимал. И не только меня одного.

   Ефросинье было интересно узнать, что же происходило в княжеском доме, и она, черпанув из лагушка, поставила перед мужем ковш браги со словами:

   -Когда же ты угомонишься?

   Захарий выпил, сразу повеселел и, первым делом, решил нацепить на себя саблю. Потом он стал прохаживаться по избе, стараясь вызвать восхищение Ефросиньи своим боевым видом и подарком князя.

   -Долго ты красоваться будешь? – разозлилась от нетерпения жена, – рассказывай, давай.

   -Пустил я Гнедка в галоп, – стал говорить Захарий, – и прямиком к князю во двор. Заводят меня в палаты, матерь преподобная! Народу собралось – яблоку негде упасть. И всё именитые бояре: Квашнин, Вельминов, Плещёв, другие знатные люди. Все кланяются мне. Смотрю, стоят вдоль стены и простые мужики: Иван Сыромятин, Пётр Усольцев и ещё человек двадцать почтенных мужей. Меня к ним поставили. Князь Василий пожаловал. Все затихли, а он поклонился нам и сказал:

– Спасибо вам, соратники моего отца великого князя Дмитрия Ивановича, за победу в Куликовском сражении. Сорок лет сегодня минуло, как разбили вы ненавистных ордынцев. Как Иисус Христос родился в Вифлееме, так и Русь великая родилась в этом великом сражении. Мало осталось вас, тех, кто помог батюшке в трудный час, и поэтому все вы дороги для меня и для всей земли русской. Слово доброе хочу вам молвить и почестями, положенными по вашему подвигу одарить, за мужество ваше и любовь к стороне родной.

   Опосля княгиня Софья пожаловала и стала каждому из нас чарку подносить и целовать троекратно. Дале бояре нас целовали, а митрополит московский благословил. А после того сам князь подарки подарил – каждому по мечу булатному и по грамоте с привилегиями.

   -А где она-то, – опомнился он, – ты прибрала? Али обронил по дороге?

   -И не видывала, – забеспокоилась Ефросинья, – саблю видела при тебе, а грамоту нет.

   Захарий лихо подбежал к лавке, на которой спал и стал искать шапку. Она лежала под тулупом. Захарий сунул руку вовнутрь шапки и достал свёрнутую бумагу.

   -Цела, Фрося. Не потерял.

   Он вернулся за стол и протянул грамоту Ефросиньи: – прибери подольше, по ней нам и нашим детям привилегии положены до самого смертного часа. Не хуже бояр по почёту будем. Во как крошка моя жизнь к нам повернулась.!