**
Короче говоря, теперь можно утверждать, что культура метрополии подавила аутентичные элементы в колонизированном обществе. И дело не в том только, что Алатас и Гуха — академические специалисты, но в том, что после нескольких десятилетий независимости отношения между культурами воспринимается как радикальное противоречие. Один из признаков этого нового восприятия в послевоенные годы — постепенное исчезновение нарратива. Тема «Арабского пробуждения» и «Черных якобинцев» — массовые движения во главе с выдающимися лидерами. Здесь можно найти увлекательные, даже возвышенные истории роста движений народного сопротивления — восстание рабов в Санто-Доминго, арабский мятеж, — все это великие нарративы просвещения и эмансипации, в смысле Франсуа Лиотара. В работах же Алатаса и Гухи ничего подобного нет.
Один очевидный момент сходства обеих первых работ состоит в том, что они предназначены расширить понимание у западного читателя, которому данные события были известны прежде в изложении очевидцев из метрополий. Задача Джеймса состоит в том, чтобы создать такой нарратив Французской революции, который включал бы в себя события не только во Франции, но и в заморских территориях, так что для него Туссен и Наполеон — две великие фигуры, порожденные революцией. Работа «Арабское пробуждение» во всех смыслах предназначена противостоять самому известному рассказу об арабском мятеже, написанному и превознесенному в «Семи столпах мудрости» Т. Э. Лоуренсом. Здесь, как кажется, Антониус хочет сказать, что арабы, их вожди, воины и мыслители спо-
Dominance «Without Hegemony and Its Historiography» // Subaltern Studies VI. Delhi: Oxford University Press, 1986. P. 210—309.
собны сами изложить собственную историю. Оба они — и Джеймс, и Антониус — предлагают альтернативный нарратив, который выступает как часть истории, уже известной европейской аудитории, но до сих пор еще не представленной с точки зрения туземцев. И конечно же оба эти автора включены в продолжающуюся массовую политическую борьбу — «негритянскую революцию» в случае Джеймса, и арабский национализм в случае Антониуса. Но враг все тот же — Европа и Запад.
Есть одна проблема с книгой Антониуса. Она состоит в том, что поскольку он прежде всего сосредоточен на тех политических событиях, в которые вовлечен сам, он не вполне адекватно оценивает широкое культурное возрождение в арабском и исламском мире, которое предшествует его собственному периоду. Последующие историки — А. Л. Тибави, Альберт Хурани, Хишам Шараби, Басам Тиби, Мохаммад Абед ал-Джабри (A. L. Tibawi, Albert Hourani, Hisham Sharabi, Bassam Tibi, Mohammad Abed al-Jabry) — дают более точную и широкую картину этого возрождения и осознания им (представленного уже у Джабарти) покушения имперского Запада на ислам.* Авторы вроде египтянина Тахтави или тунисца Хайяр ал-Дина (Tahtawi, Khayr al-Din), а также ведущие религиозные памфлетисты и реформаторы конца XIX века, включая Джамаля ал-Дина ал-Афгани и Мухаммада Абду-ха (Jamal al-Din al-Afghani and Muhammad Abduh),
*