Культура и империализм

В творчестве Гухи и Алатаса нарративное чувство человеческого приключения заменяется иронией. Оба эти автора выводят на чистую воду неприглядные стратегии, сопутствующие притязаниям империализма, его ныне полностью дискредитировавшей себя идеологии облагораживания и педагогического совершенствования. Рассмотрим сначала обстоятельную реконструкцию Гухой тех методов, при помощи которых чиновники британской Ост-Индской компании сочетали эмпиризм и антифеодализм с французской физиократической философией (чьей основой была идеология земельных доходов) с целью увековечивания британского владычества, если использовать выражение протагониста Гухи Филипа Фрэнсиса.* Блестящая характеристика Гухой Фрэнсиса — «юного Алкивиада», друга Бёрка, современника Уоррена Гастингса,¹³⁵ антимонархиста и аболициониста, превосходного политического животного — и его идеи постоянного посе-

* Guha. Rule of Property for Bengal. P. 38.

ления разворачиваются в жанре монтажа с различными опущениями и стыками, а вовсе не в виде героической эпопеи. Гуха показывает, как идеи Фрэнсиса о земле и их постепенное распространение уже значительно после завершения его службы происходит параллельно с обелением образа Гастингса и способствует усилению, обогащению и укреплению идеи империи, которая, цитируя Гуху, уже стремительно обгоняла по важности личные достижения ее архитекторов и в качестве абстракции сочетала независимость доброй воли фирмы с уважением к личности ее основателя.*

А потому темой Гухи является то, как подобного рода абстракции нуждаются не только в народе, но и географии. Центральный момент состоит в том, что британцы как империалисты считали своей задачей в Индии решение «проблемы суверенитета в Бенгалии»** в пользу, конечно же, британской короны. И подлинное достижение Фрэнсиса в создании схемы, при помощи которой вся земельная рента в Бенгалии была на долгий срок определена в соответствии с математической формулировкой, состояло в удачном «формировании или восстановлении устройства империи».***

Работа Гухи должна была продемонстрировать способ демонтажа имперской историографии — заданной британским картированием индийской территории — не столько в Индии, сколько в Европе, исходной точке ее исключительной безопасности, устойчивости и власти. Ирония ситуации в том, что туземцу приходится действовать, имея дело не только с источниками и методами, но и преодолевая абстракции, следы которых в умах самих империалистов уже давно истерлись.

* Ibid. Р. 62.

** Ibid. Р. 145.

*** Ibid. Р. 92.

Такого же рода драматическая работа происходит и в книге Алатаса. Если персонажи Гухи — в буквальном смысле идеологи, озабоченные утверждением власти над Индией философски обоснованными способами, португальские, испанские и британские колониалисты, которых исследует Алатас, выдвигают совершенно иные программы. Они появляются на юго-востоке Тихого океана в поисках сокровищ (каучука и металлов) и дешевой рабочей силы, в поисках экономической выгоды. Нуждаясь в услугах туземцев, они разрабатывают различные схемы прибыльной колониальной экономики, разоряя по ходу дела местных торговцев средней руки, подчиняя и практически порабощая туземцев, развязывая кровопролитные этнические войны среди китайских, яванских и малазийских сообществ, чтобы тем вернее управлять ими и за счет разобщенности не допускать усиления туземцев. Из подобного сора и рождается мифическая фигура ленивого туземца, которая в свою очередь, выступая в качестве сущностной и неизменной константы восточного общества задает определенный набор базовых истин. Алатас терпеливо документирует то, каким образом эти описания (все они основаны на «ложном сознании» колониалистов, не желающих понять, что отказ туземцев работать был одной из первых форм сопротивления европейскому вторжению) постепенно приобретают последовательность, авторитет и неоспоримую непосредственность объективной реальности. Впоследствии такие наблюдатели, как Раффлз, подводят рациональное основание под дальнейшее порабощение и наказание туземцев, поскольку изъян в характере туземца, как считали колониальные администраторы, уже налицо, и он необратим.