Культура и империализм

«Прошлая жизнь émigrés (эмигрантов), как мы знаем, порушена», — говорит Адорно в работе «Minima Moralia», где стоит подзаголовок «Размышления из порушенной жизни» («Reflexionen aus dem beschädigten Leben»). Почему? «Потому что все, что не овеществлено, что не может быть посчитано и измерено, прекращает свое существование»,* или, как он говорит несколько позже, низводится до уровня простого «фона». Хотя угнетающие дух аспекты такой судьбы очевидны, ее добродетели и возможности все же достойны исследования. Таким

* Adorno. Minima Moralia. P. 46—47.

образом сознание émigré — ум зимы, по выражению Уоллеса Стивенса — открывает в своей маргинальное™, что «взор, отвратившийся от избитой колеи, жестокой ненависти, погони за свежими концептами, еще не охваченными общей схемой, — вот последнее прибежище мысли».* Общая схема для Адорно заключается в том, что в другом месте он называет «управляемым миром» («administered world») или, когда речь идет о неодолимых доминантах культуры, «индустрией сознания». Однако существуют не только негативные преимущества бегства в эмигрантскую эксцентричность, есть и позитивные черты вызова системе, когда мы описываем ее на языке, недоступном тем, кто уже подчинился:

В интеллектуальной иерархии, которая постоянно делает всех подотчетными, одна только неподотчет-ность может назвать иерархию ее подлинным именем. Сфера обращения, чьи стигматы несут на себе интеллектуальные аутсайдеры, открывает уму последнее прибежище, которое он разменивает на пустяки именно тогда, когда прибежища уже больше нет. Тот, кто выставляет на продажу нечто уникальное, что никто не хочет покупать, воплощает собой, даже против воли, свободу от обмена.

Конечно, это минимальные возможности, хотя несколькими страницами далее Адорно расширяет возможности свободы, предписывая форму выражения, чья непрозрачность, темнота и уклончивость — отсутствие «полной прозрачности ее логического генезиса» — уводит нас в сторону от доминантной системы, устанавливая в ее «неадекватности» меру освобождения.

* Ibid. Р. 67—68.

** Ibid. Р. 68.

Эта неадекватность напоминает неадекватность жизни, которая описывает волнообразную, прихотливую линию, суля в сравнении с исходными ожиданиями разочарование, и все же оказывается, что это единственное в реальном ходе вещей, всегда меньшее, чем должно было бы быть, что способно при данных условиях существования представлять отсутствие регламентации.

Мы часто говорим об этой передышке от регламентации. Однако мы можем найти ее вновь, если и не у принципиально субъективного, даже негативного Адорно, то в публичных акцентах исламских интеллектуалов, таких как Али Шариати, ведущей силы в первые дни иранской революции, когда его нападки на «истинный, прямой путь, это гладкое и священное шоссе» — организованную ортодоксию — контрастировали с отступлением постоянной миграции:

мужчина, этот диалектический феномен, вынужден всегда быть в движении ... Мужчина никогда не может обрести окончательный покой и найти успокоение в Боге... Сколь бесчестны потому все установленные нормы. Кто вообще может устанавливать норму? Мужчина — это «выбор», борьба, непрерывное становление. Он есть бесконечное движение, движение внутри себя самого, от праха к Богу; он — вечный скиталец внутри своей души.**

Здесь перед нами подлинный потенциал становящейся ненасильственной культуры (пусть даже Шариати говорит только о мужчине, но не о женщине), который в понимании конкретных обстоятельств и конкретных шагов, точности без вульгар-

* Ibid. р. 81.