Читаем Культура и империализм полностью

Представления Верильо — это противожитье (counter-habitation): жить так, как живут иммигранты, в обычно необитаемых, но все же публичных пространствах. Аналогичное представление встречается и в работе «Тысяча плато» (2 том «Анти-Эди-па») Жиля Делёза и Феликса Гваттари. Большую часть этой поразительно богатой книги не так уж легко понять, но мне она показалась таинственно суггестивной. Глава под названием «Трактат о нома-дологии: Машина войны» («Traité de nomadologie: La Machine de guerre»), строится на работе Вирильо и развивает его идеи о движении и пространстве в высшей степени эксцентрическом учении о странствующей машине войны. Этот весьма оригинальный трактат включает в себя метафору о своего рода дисциплинированной интеллектуальной мобильности в век институционализации, регламентации и кооптации. Вооруженные силы государства, говорят Делёз и Гваттари, могут ассимилировать машину войны — но, коль скоро это глубоко изолированная сущность, в этом нет необходимости, как и в попытках поставить номадические странствия духа на службу институтам. Истоки силы машины войны заключены не только в ее номадической свободе, но также и в искусстве металлургии — которое Делёз и Гваттари сравнивают с искусством музыкальной композиции — при помощи которого материалы выковывают, оформляют «помимо отдельных форм; [металлургия, как и музыка], подчеркивает непрерывное развитие формы самой по себе, помимо ин-

* Элиот T. С. Четыре квартета // Элиот T. С. Полые люди. СПб.: «Издательский Дом „Кристалл1'», 2000. С. 411.

дивидуальных различий материалов — непрерывные изменения самой материи».* Точность, конкретность, непрерывность, форма, — все это обладает атрибутами номадической практики, чья сила, по утверждению Вирильо, не агрессивна, но трансгрессивна.

Можно спроецировать эту истину на политическую карту современного мира. Вне всякого сомнения, одна из наиболее прискорбных характеристик эпохи — значительный рост числа беженцев, мигрантов, перемещенных лиц и изгнанников, — больший, нежели когда-либо прежде в истории. Большинство из них как сопровождение и, по иронии ситуации, как отдаленное последствие великих постколониальных и имперских конфликтов. Поскольку борьба за независимость вызывает к жизни новые государства и новые границы, она также порождает и новых бездомных скитальцев, номадов, бродяг, не вписывающихся в возникающие структуры институциональной власти, отторгнутых установившимся порядком по причине своей несговорчивости и мя-тежности. И поскольку эти люди находятся между старым и новым, между старой империей и новым государством, их состояние артикулирует напряжение, неуверенность и противоречия на пересекающихся территориях, возникающих на культурной карте империализма.

Однако есть большая разница между оптимистической мобильностью, интеллектуальной живостью и «логикой отваги», описанной множеством теоретиков, на работы которых я опирался, и массовыми дислокациями, утратами, нищетой и ужасами продолжающихся в нашем веке миграций и искалечен-

* Deleuze Gilles and Guattari Felix. Mille Plateaux. Paris: Minuit, 1980. P. 511 (translation mine). См. также Делёз Ж., Гваттари Ф. Анти-Эдип. Екатеринбург: У-Фактория, 2007.

** Virilio. L’Insécurité du territoire. P. 84.

ных жизней. Однако не будет преувеличением сказать, что освобождение как интеллектуальная миссия, рожденная в сопротивлении и оппозиции ограничениям и опустошениям империализма, теперь сместилась от доместифицированной динамики культуры к ее бездомным, децентрированным и изгнанническим энергиям, — энергиям, чьей инкарнацией сегодня выступают мигранты и чье сознание — это сознание интеллектуала и художника в изгнании, политической фигуры между сферами, между формами, домами и языками. Из этой перспективы все, конечно же, «иное, изначальное, лишнее, странное». Из этой перспективы также можно контрапунктически видеть «гармонию общего ритма». И пусть было бы полным паглоссовсовским бесстыдством утверждать, что бравурная подача интеллектуального изгнанничества и нищета перемещенных лиц и беженцев — одно и то же. Все же, по моему мнению, интеллектуал сначала доискивается до сути, а затем уже артикулирует уродующие современность проблемы — массовые депортации, заключение в тюрьму, перемещение населения, массовое лишение собственности и вынужденная иммиграция.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Синто
Синто

Слово «синто» составляют два иероглифа, которые переводятся как «путь богов». Впервые это слово было употреблено в 720 г. в императорской хронике «Нихонги» («Анналы Японии»), где было сказано: «Император верил в учение Будды и почитал путь богов». Выбор слова «путь» не случаен: в отличие от буддизма, христианства, даосизма и прочих религий, чтящих своих основателей и потому называемых по-японски словом «учение», синто никем и никогда не было создано. Это именно путь.Синто рассматривается неотрывно от японской истории, в большинстве его аспектов и проявлений — как в плане структуры, так и в плане исторических трансформаций, возникающих при взаимодействии с иными религиозными традициями.Японская мифология и божества ками, синтоистские святилища и мистика в синто, демоны и духи — обо всем этом увлекательно рассказывает А. А. Накорчевский (Университет Кэйо, Токио), сочетая при том популярность изложения материала с научной строгостью подхода к нему. Первое издание книги стало бестселлером и было отмечено многочисленными отзывами, рецензиями и дипломами. Второе издание, как водится, исправленное и дополненное.

Андрей Альфредович Накорчевский

Востоковедение
Государство и право в Центральной Азии глазами российских и западных путешественников XVIII — начала XX в.
Государство и право в Центральной Азии глазами российских и западных путешественников XVIII — начала XX в.

В книге впервые в отечественной науке предпринимается попытка проанализировать сведения российских и западных путешественников о государственности и праве стран, регионов и народов Центральной Азии в XVIII — начале XX в. Дипломаты, ученые, разведчики, торговцы, иногда туристы и даже пленники имели возможность наблюдать функционирование органов власти и регулирование правовых отношений в центральноазиатских государствах, нередко и сами становясь участниками этих отношений. В рамках исследования были проанализированы записки и рассказы более 200 путешественников, составленные по итогам их пребывания в Центральной Азии. Систематизация их сведений позволила сформировать достаточно подробную картину государственного устройства и правовых отношений в центральноазиатских государствах и владениях.Книга предназначена для специалистов по истории государства и права, сравнительному правоведению, юридической антропологии, историков России, востоковедов, источниковедов, политологов, этнографов, а также может служить дополнительным материалом для студентов, обучающихся данным специальностям.

Роман Юлианович Почекаев

Востоковедение