Культура и империализм

Ничто не кажется столь легко достижимым, столь заманчивым и привлекательным, как обращение к традиции, национальной или религиозной идентичности, патриотизму. И поскольку эти призывы подхватывает и разносит развитая система СМИ, ориентированная на массовую культуру, они оказывались поразительно, если не сказать пугающе, эффективны. Когда весной 1986 года рейганов-ская администрация решила нанести удар по «терроризму», рейд на Ливию был приурочен ровно ко времени начала новостей в прайм-тайм. Акция «Америка наносит ответный удар» получила громкий резонанс по всему мусульманскому миру с пугающими призывами к «исламу», что в свою очередь спровоцировало целый шквал ответных образов, работ и настроений на «Западе», подчеркивающих ценность «нашего» иудео-христианского (западного, либерального, демократического) наследия и гнусность, злобность, жестокость и незрелость их культуры (исламской, третьего мира и т. д.). Рейд на Ливию поучителен не только из-за поразительной зеркальной реакции обеих сторон, но также и потому, что обе они совмещают праведную власть и карающее насилие, причем так, что в этом невозможно усомниться. Воистину, это был век аятолл, когда фаланга защитников (Хомейни, папа римский, Маргарет Тэтчер) упрощала и оберегала те или иные убеждения, сущности или изначальную веру. Один фундаментализм яростно нападал на другой — во имя здравомыслия, свободы и добра. Забавный парадокс состоит в том, что религиозный пыл, похоже, всегда затемняет представление о священном или божественном, как если бы те не выживали в перегретой и по большей части секулярной атмосфере битв фундаменталистов. Разве придет на ум мысль о ниспослании Божьего милосердия, когда ты мобилизован Хомейни (или же мобилизован защитником арабов от «персов» в тех ужасных войнах 1980-х, которые вел Саддам): ты служишь, ты сражаешься, ты кипишь гневом. Аналогичным образом такие записные защитники холодной войны, как Рейган и Тэтчер, с праведным гневом и силой, которые не у каждого клирика встретишь, требовали верной службы против Империи зла. Пространство между нападками на другие религии или культуры и глубоко консервативным самовосхвалением не было заполнено поучительным анализом или дискуссией. В кипах публикаций по поводу «Сатанинских стихов» Салмана Рушди лишь малая толика была посвящена обсуждению самой книги. Те, кто осуждал ее и предлагал сжечь ее, а автора — предать смерти, отказывались ее читать, тогда как те, кто выступал за свободу писательства, лицемерно оставались в стороне. Большая часть страстных споров по поводу «культурной грамотности» в Соединенных Штатах и Европе была посвящена тому, что нужно читать — двадцать-тридцать книг — а вовсе не тому, как это нужно читать. Во многих американских университетах реакцией здравомыслящих на требования разросшейся маргинальной группы подчас было следующее: «покажите мне африканского Пруста (азиатского Пруста, женщину-Пруста)» или, «вмешиваясь в канон западной литературы, вы способствуете возврату к полигамии и рабству». Действительно ли подобное hauteur¹⁶² и столь карикатурный взгляд на исторический процесс должны представлять гуманизм и щедрость «нашей» культуры, эти мудрецы не поясняют.

Их притязания слились с множеством других культурных заявлений, чьи отличительные черты заключались в том, что все они были высказаны экспертами и профессионалами. В то же время, как часто отмечали и справа, и слева, обычный светский интеллектуал практически исчез. Кончины в 1980-х Жана-Поля Сартра, Ролана Барта, И. Ф. Стоуна, Мишеля Фуко, Реймонда Уильямса, С. Л. Р. Джеймса знаменуют уход старого порядка. Это были фигуры такой эрудиции и авторитета, чей масштаб давал им нечто большее, чем просто профессиональную компетенцию, т. е. критический интеллектуальный стиль. Технократы, напротив, как отмечает Лиотар в книге «Состояние постмодерна»,* лучше всего умеют решать локальные проблемы, а не ставить глобальные вопросы в рамках больших нарративов эмансипации и просвещения. Также существуют предусмотрительно наделенные полномочиями политические эксперты, которые состоят на службе у менеджеров системы безопасности, заправляющих международными делами.

С практическим исчерпанием великих систем и тотальных теорий (холодная война, Бреттон-Вудские соглашения,¹⁶³ советская и китайская коллективистские экономики, антиимпериалистический национализм третьего мира), мы вступили в новый период значительной неопределенности. Именно это так