Снег повернул время вспять. Остановил его – и повернул. Пространство придушило время – любое: биологическое, ментальное, мнемоническое, календарное, психологическое, рациональное, одним словом, традиционное, привычное, – и только астрономическое время крутило планету, как этого требовали кинетика и гравитация. Я зачерпнул из мешка с поволжским подсолнечниковым семенем двухлитровую кастрюльку, вынес её в снега, пробрался через сугробы, намёты и перемёты к навесу и высыпал семечки на длинный уродливый, но крепкий стол, служивший мне верстаком, – и вернулся в дом. Через пару минут налетели зяблики, овсянки и синицы. Потом к ним присоединились снегири, чечётки и воробьи, и, наконец, под навес спланировали огромные сойки – сразу три. Трижды в день я выносил птицам семечки в кастрюльке. Синицы и сойки помнили меня как кормильца с зимы – и не улетали. Зяблики и остальные лишь сторонились, отлетали недалече, метров на пять, чтобы через полминуты вновь наброситься на семечки. Всё это продолжалось дней пять. Семечки мои отодвинули птичью смерть. Договорились, так сказать, с вечностью. Между зимой и весной образовался зазор, пробел. Снежный. Между временем (жизнью) и вечностью (не-жизнью) образовался тамбур. Семечковый. И – наступило беспространственное время во вневременном пространстве.
Когда кто-то произносит существительное «время», он прежде всего говорит, уточняет, выясняет, идентифицирует своё местоположение относительно другого места. Куда как сложнее и страшнее определить (и – назвать) своё времяположение: оно неопределённо и неопределимо; сорокалетний Мандельштам выглядел стариком, а шестидесятилетний Пастернак – молодым человеком. Возраст пространства, плоти – это всего лишь состояние этих субстанций: юность, детство, старость, младенчество – суть состояния не времени, а вещества пространства (человеческого вещества). Люди чаще имеют дело со временем астрономическим и социальным (историческим) – первое весьма кратко (млрд лет – мгновение в световом тысячелетии), а второе иллюзорно, так как оно придумывается, планируется и осуществляется не по законам природы, а по произволу общественного и персонального договора. Однажды мне, руководителю в те поры Союза писателей, предложили взятку ($ 150 тыс.) с тем, чтобы мы, писатели, освободили особняк в географическом центре Екатеринбурга (взяткодатель и свидетель этого события уже мертвы, так что можно об этом говорить без оглядки), – я отказался взять. Более того, в те беззаконные времена послал бизнесмена Д. подальше (свидетель, мой покойный товарищ, онемел от моего «безрассудства»: он был бизнесмен и денежки любил). Но я упёрся. Мне помогли хорошие люди Ю. М. Золотов, Н. К. Ветрова и Е. В. Ройзман: они «прикрыли» от Д. Дом писателя. Всё: время Д. кончилось. И он действительно покончил жизнь самоубийством ровно через год после попытки подкупа. Бог – не фрайер, как любит говорить мой друг, известный поэт. Социальное время Д. перешло в вечность и стало ничем; моё социальное время продолжилось, избежав вечности. Наличие социального, биологического и персонального времени подтверждает смерть. Смерть бывает короткой (болезнь, убийство etc.); смерть бывает долгой, длинной (биологическая жизнь), и смерть бывает вечной (поэзия, искусство, культура, память). Время – линейно, даже если оно циклично и спорадично (так мы придумали);