Культура Zero. Очерки русской жизни и европейской сцены

И все же есть нечто общее, поразительным образом объединяющее и Groundings Марталера, и лучшие спектакли Театра. doc, и театральные опыты Rimini Protokoll, и Мнушкину, и многочисленные вторжения документалистики в область современного танца.

Это общее – перенастройка нашей оптики. Весь опыт документального искусства с самого начала срифмован с феноменом реди-мейда: заметим, что скандал вокруг «Фонтана» Марселя Дюшана разгорелся в 1917 году, незадолго до того, как документальное искусство сделало свои первые и весьма впечатляющие шаги. Тогда, в самом начале бурного столетия, изменилось нечто сущее в самом способе сочинительства. Искусство перестало быть тотальным имаджинариумом. Оно стало не только придумываться, сочиняться, лепиться, рисоваться – оно стало разглядываться и обнаруживаться в самых простых и обыденных вещах. Социальный пафос не исчерпывал смысл документалистики, так же как эпатаж не исчерпывал идею реди-мейда. Дюшан ведь не только эпатировал – он заставлял еще разглядеть красоту и изящество в «Сушилке для бутылок» (1914), в «Велосипедном колесе» (1913).

Потом этот принцип отзовется в феномене found poetry, когда пытливый и умный взгляд умудряется обнаружить поэтический фрагмент даже в статье из Википедии. Можно сказать, что любая документалистика – это всегда еще и found art. Часть того нового завета между жизнью и искусством, при котором жизнь приобретает статус искусства.

Но так или иначе документальная традиция никогда не существовала на Западе в виде некоего эстетического гетто. В России же она с самого начала стала чем-то вроде гонимой новой религии. Она не допускалась на большие (и уж тем более академические) сцены. Она пряталась в полуподвалах. У нее появились свои апостолы, свои отступники и свои хулители. Театральные консерваторы – особенно на актерских факультетах – объявили против нее джихад. Театральные зрители – особенно в провинции – пытались побить артистов и драматургов. Театральные журналы в середине нулевых публиковали против Театра. doc издевательские тексты. Интерес к грубой фактуре жизни называли проявлением низменных инстинктов. Ноль-позицию артистов – профнепригодностью. Жанр вербатим – уделом бездарей.

Великий русский театр с Богом разговаривал, а Театр. doc c кем? С бомжами? Какой же это театр!

Лишь к концу нулевых Театр. doc более или менее утвердился в нашем пространстве. Его драматургов уже стали потихоньку пускать на большие сцены. Его деятельностью заинтересовались в далеких Красноярске и Вятке. О нем, пусть редко, но все же начали писать положительные отзывы в профессиональной прессе. Из гонимого он постепенно начал становиться модным и трендовым. Но тут всполошился Минкульт.

Долгие годы, пока театральные деятели боролись с эстетически неправильным Театром. doc, чиновники не обращали на него особого внимания. Денег не давали (зачем же давать деньги на всякую ерунду, которая и искусством-то не является), но палки в колеса тоже не вставляли. И вдруг поняли, что социально активный театр в полуподвальчике на тридцать мест заразил своими идеями уже половину театральной России.

Чиновники опомнились и начали на театр самую настоящую охоту. Характерно, что в своих рассуждениях о нем они нередко пользуются теми формулировками, которые можно найти в респектабельной театральной прессе нулевых годов. Просто тогда это было риторикой, а теперь стало руководством к действию. Тогда неприятие социально активного театра было внутрицеховой борьбой, а теперь эта борьба обрела государственный статус. Исход борьбы предсказать сейчас невозможно. Ясно лишь, что идея театра как социального служения и нового завета между жизнью и искусством уже пронизала собой культурное сознание целого поколения драматургов, режиссеров и артистов; зерна, которые уронил на российскую почву Театр. doc, уже дали обильные всходы. Чтобы вытоптать их окончательно и бесповоротно, Министерству культуры РФ надо провести еще очень много обысков и погромов.

Гуд-бай, Америка, офф!

23/03/2013

Истинно, истинно говорю вам: если вы не хотите разочароваться в Америке вообще и в Нью-Йорке особенно, не ходите здесь в театр. Мне, собственно, и раньше это было известно, но я как-то не осознавала масштабов бедствия. Теперь бедствие предстало передо мной во всем своем объеме.

Сначала ты еще на что-то надеешься, пристаешь к обосновавшимся на берегах Гудзона и Ист-ривер друзьям и знакомым: ну не может не быть у вас в городе интересного театра, где-то в самых недрах великого мегаполиса он, конечно, притаился. Просто нужна грамотная навигация. Я помню, нас еще в институте учили, что тут все очень дифференцировано: офф-Бродвей, офф-офф-Бродвей, офф-офф-офф… Уф!