Культура Zero. Очерки русской жизни и европейской сцены

Герои Такеши Китано живут в пространстве прежней иерархии, в мире героев, злодеев и бесконечного кровопролития, на территории якудзы, отгороженной от цивилизованного мира высокой стеной. Общечеловеческими ценностями и идеями о правах человека тут и не пахнет. Тут позор по-прежнему хуже смерти, амбиции выше жизни. Тут еще возможны сюжеты, сгодившиеся для великой драмы.

Китано не одинок. Кинематограф давно уже ухватился за гангстерскую тему как за соломинку, ибо именно на этом игровом поле проще всего сохранить масштаб событий и силу страстей. Оставим измельчавших героев XX века для «новой драмы». В конце концов, кино – молодое искусство. Оно еще может позволить себе сюжетный размах. Что такое «Крестный отец»? Это ведь и есть шекспировские хроники XX века. Кто такой дон Корлеоне? Это и есть шекспировский герой кинематографа.

Остается понять, что отличает Китано от многочисленных фильмов в жанре «экшен» (в том числе и великих фильмов), что так пленило в нем европейские фестивали, а потом – уже много позже – и российский прокат. Мало разве кинематографической продукции о бандитах и мафиози. Но фильмы Китано – это «чего-то особенного». В них все то, да не то. И дело не только в красивой, предельно эстетизированной жестокости. Не только в том, что эта породненная с имморализмом жестокость сочетается с предельным морализмом, восстановлением попранной справедливости, защитой униженных и оскорбленных. Не только в удивительном сочетании постмодернистской игры с жанром (даром, что ли, ироничный Тарантино так высоко ценит Китано) и сверхсерьезного существования в рамках жанра.

Кроме этих, сразу же бросающихся в глаза антиномий в фильмах Китано есть еще одна – куда более важная. Ибо все предписанные гангстерскому кино кровавые разборки, виртуозно поставленные перестрелки в замкнутом пространстве («Сонатина»), с прямо-таки балетной точностью исполненные битвы на самурайских мечах («Затойчи») тут совмещаются с буддистской отрешенностью от мира дольнего. Герой Китано (а протагонистов своих фильмов он почти всегда играет сам) фантастическим образом находится в динамике и в статике. Внутри событий и вне их. Как великий шахматист, он предчувствует движение жизни на много ходов вперед, но исход партии его, кажется, мало волнует. Жестокое убийство, подвиг, благодеяние он совершает с одинаково непроницаемым выражением лица. Герои гангстерских фильмов, как и герои великой европейской драмы, живут страстями – то высокими, то низменными. Они ревнуют, пугаются, совершают мучительный выбор между чувством и долгом. Молчаливый герой Китано лишен эмоций и не ведает страстей. Его невозможно представить себе влюбленным, испуганным, отчаявшимся. Разве может влюбиться или отчаяться Сфинкс? В почти шекспировские сюжеты его фильмов помещен нешекспировский (и, что важнее, вообще неевропейский) герой. Можно назвать его самураем в мире якудзы. Можно, что интереснее, – героем театра но в мире европейских сюжетов. Именно в этом – ключ к его эстетике.

Такеши Китано в собственном фильме «Беспредел», 2010

Ведь энергия но – и есть энергия пустоты. Бесподобное торжество статики. Безоговорочная победа минимализма. Эмоции тут подавлены. Паузы важнее слов. В телах артистов но, как и в теле самого Китано, разлито максимальное внутреннее напряжение при абсолютном внешнем спокойствии. Тут важно не противопоставление себя миру, а растворение в нем. Не самоутверждение, а самоотрицание. В буддистском онтологическом мареве «Я» сливается с великой пустотой, из которой все возникает и в которую все возвращается. Вот и герой Китано, выпустив все патроны и выполнив все самурайские пируэты, тоже сливается. И в «Сонатине», и в «Фейерверке», и даже в «Брате якудзы», самом, кажется, европейском из его фильмов. Действие протагониста, в сущности, равно тут бездействию, правильная жизнь неотличима от смерти. Никакие европейские перепевы самурайской темы (уж сколько их было и будет еще!) не передают этой разлитой в фильмах японского мастера энергии пустоты.

На этом поле Китано – один воин. Первый самурай мирового кино. Единственный его самурай.

Братья Коэны: старики и мифы

05/02/2008

Если в вопросе о том, что такое безнравственность вообще, пусть не без труда, но все же можно найти какие-то общие основания, то понять, почему то или иное произведение искусства кажется широким массам или чиновникам безнравственным, гораздо сложнее. Очень сложно. Но хочется. Больной какой-то вопрос. Надоедливый. Вот и последний фильм братьев Коэн «Старикам тут не место» тоже его ставит.