Читаем Культурные повороты. Новые ориентиры в науках о культуре полностью

Очевидно, легче поддаться довольно показательному колебанию между признанием и неприятием «поворотов». По крайней мере, заметно соматизирующий выбор слов свидетельствует о буквально физических реакциях: от «поворотов» «голова идет кругом», «все плывет перед глазами», от них может случиться «припадок».[1252] Характеристика самих «поворотов» простирается от простых «гимнастических упражнений»[1253] до «мягкой революции».[1254] Суть критики сводится к вопросу: может, стоит сразу просто ограничиться «культурологическими темами», раз «повороты» и так не годятся на статус парадигм, которые вернули бы точку опоры «толпе ученых, которых бросает от поворота к повороту»?[1255] Как же здесь не усомниться в самоопределении культурологов в комплексном поле наук! Как же здесь не растеряться перед эклектичным соседством теорий, которые, к тому же, все больше грозят вырваться из (и без того уже ослабленных постколониальной историей) когтей европейской науки! «Повороты» как лиминальный и «нечистый», потому что всегда уже «переведенный», феномен перехода к глобализованной культурологии? За что же тогда держаться?

Замешательство и симпатия, увлеченность и отторжение усугубляются и дисциплинарными страхами. Некоторые беспокоятся, будто, участвуя в трансдисциплинарных «поворотах», их собственная дисциплина может утратить ясные очертания. Не говоря уже об опасении, что форсируемая «поворотами» «динамика дисциплины» уподобится «динамике технического развития», то есть будет опережать самое себя наподобие глобальных цифровых потоков информации по принципу синхронности и быстротечности.[1256] Что же ожидают от наук о культуре в начале XXI века с учетом динамики культурного развития? Продуктивно ли и дальше уповать на ту «longue durée» (долгосрочность. – Примеч. пер.), в которой гуманитарные науки в качестве наук, легитимирующих собственную культуру, создали относительно стабильную культурную систему убеждения? Если эта система убеждения еще опиралась на принципы гуманизма, индивидуализма и т. д., на категории субъекта, автора, текста, нации и т. д., то все эти полюбившиеся научному сообществу ключевые представления начинают если не исчезать целиком, то конструктивно меняться. И процесс этот был запущен не «поворотами», а – самое позднее – постструктуралистски-деконструктивистской критикой.

На деле за «поворотными» страхами скрывается опасение утратить референтность, что еще в 1996 году в американском контексте констатировал Билл Ридингс на примере понятий «культура» и «совершенство», утративших свою содержательность.[1257]

К этому страху стоит отнестись серьезно. Ведь его питает не только «longue durée»[1258] гуманитарных исследований, но и намечающаяся общая тенденция: использование культурологических понятий выхолащивается, конструктивизм обособляется, а концепции становятся бессодержательными. Воду на мельницу этой критики в поле «поворотов» не в последнюю очередь льет прогрессирующее ослабление аналитических категорий до состояния всего лишь метафор.[1259]

Но, как известно, распознать – значит уже сделать первый шаг в сторону конструктивной перемены. После профилирования новых важных ракурсов исследования в «повороты» их теперь следует критичнее дифференцировать и углубить. В первую очередь требуется доказать их исследовательскую пригодность, их обратную переводимость в дисциплины.[1260] Но и их потенциал систематического связующего звена следует, как предлагает Хартмут Бёме, больше прежнего «сбалансировать» с их укорененностью в различных научных традициях. В этом смысле открытая к переводу «работа над переходами» пошла бы на пользу не только междисциплинарным, но и межкультурным связям.

Но разве не являются те или иные «повороты» сами «продуктами перевода»? Если углубить этот вопрос, то следовало бы смягчить утверждение, будто изображение «поворотов» в этой книге представляет собой «анализ американской научной среды».[1261] Безусловно, для того чтобы вести международную дискуссию, следовало бы больше внимания уделить ставшим неотъемлемой частью теоретической мысли ее немецким линиям, таким как исследования памяти или теории медиа. Но без cultural turns как «продуктов перевода» немецкоязычные науки о культуре даже не добрались бы до этого международного горизонта. Приходится платить свою цену: возникают асимметрии и гегемонии в спектре теорий за счет «локального знания» – что справедливо подвергается критике.[1262]

Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология
Дворцовые перевороты
Дворцовые перевороты

Людей во все времена привлекали жгучие тайны и загадочные истории, да и наши современники, как известно, отдают предпочтение детективам и триллерам. Данное издание "Дворцовые перевороты" может удовлетворить не только любителей истории, но и людей, отдающих предпочтение вышеупомянутым жанрам, так как оно повествует о самых загадочных происшествиях из прошлого, которые повлияли на ход истории и судьбы целых народов и государств. Так, несомненный интерес у читателя вызовет история убийства императора Павла I, в которой есть все: и загадочные предсказания, и заговор в его ближайшем окружении и даже семье, и неожиданный отказ Павла от сопротивления. Расскажет книга и о самой одиозной фигуре в истории Англии – короле Ричарде III, который, вероятно, стал жертвой "черного пиара", существовавшего уже в средневековье. А также не оставит без внимания загадочный Восток: читатель узнает немало интересного из истории Поднебесной империи, как именовали свое государство китайцы.

Мария Павловна Згурская

Культурология / История / Образование и наука